Это я тебя убила

– Пойдем, познакомитесь. – И он повел меня к Эверу. Я шла покорно, только украдкой вытирала грязные руки: одну о свою тунику, другую – об отцовский плащ.

Когда мы поравнялись, Эвер так и не шелохнулся. Он продолжал внимательно меня разглядывать, и я поняла, что еще с ним не так: у него… медленные глаза. Они двигались, но вполовину не так быстро, как у отца, напоминали самоцветы, но в то же время казались чуть заледенелыми. Еще он был бледным, бледнее нас. В мраморно-нежных мочках ушей блестели серебряные гвоздики, а на шее темнел широкий, розоватый, с багровыми краями след, охватывая ее. Я понимала, что это неправильно, но уставилась на поврежденную кожу во все глаза. Испугалась. Эвер этот взгляд поймал. Спокойно коснулся полоски пальцем, провел влево.

– Я носил ошейник. Но больше не буду. Все обязательно скоро заживет, не переживай.

Наши глаза встретились, и он вдруг улыбнулся, слегка наклоняясь. В его лице правда читалось это – благодарность вместе с пониманием. Я все еще была грязной и красной от злости из-за слов про маму, но мне стало чуть получше. Я не решилась улыбнуться в ответ, но кивнула.

– Дай ему руку, Орфо, – попросил отец. Он не вмешивался в разговор. Я с сомнением посмотрела на Эвера, почему-то желая, чтобы он кивнул, и правильно: кивка не последовало, лицо дрогнуло. Там отразился пусть не страх, но какое-то страдание. Отец тоже это заметил. – Хорошо, Эвер. Дай ей руку первым. Она не укусит.

Это тоже стоило ему усилия, но меньшего. Он наклонился еще, и белая худая ладонь замерла в воздухе. Взгляд не отрывался от меня. Глазами я спросила: «Можно?» – и теперь он кивнул. Я взялась одной рукой за его кисть, сразу почувствовав приятную прохладу пальцев, а другой несмело подняла рукав рубашки. Понадобилось совсем чуть-чуть. Стрела была там, точно такая, как мне описывали: без пламени на наконечнике, устремленная к локтю. Эвер так же осторожно коснулся моей левой руки и отодвинул ткань. Язычок пламени, охватывающий мою стрелу, мигнул золотым, потом красным и снова почернел. Так же вспыхнула-погасла стрела Эвера. Метки, неразрывно связанные по воле богов, признали друг друга.

– Вот и все, не так страшно, правда? – тихо спросил он, но его пальцы подрагивали в моих. Я еще не понимала, что дело в самом касании. Думала, он волнуется или стесняется. Ведь сама я волновалась и стеснялась очень сильно.

– Угу, – только и получилось сказать, и я не сразу сообразила, что заговорила впервые с их с отцом появления. – Запачкала…

Это я говорила о следах своих грязных пальцев на его белой коже. Он покачал головой, улыбнулся снова и, освободившись, стал отряхиваться. Даже это он делал аккуратно и как-то невесомо. Голову опустил, светлые ресницы прикрыли глаза. На лоб падали волосы. Мамины были, несмотря на внешнюю легкость, жесткими, как щетинка, интересно, какие у него?

– Чувствуешь что-нибудь? – пробормотал отец.

Судя по тому, что Эвер молчал, вопрос предназначался мне. Я помотала головой. Правда не чувствовала, по крайней мере, ничего магического. Может, почувствовала бы, если бы прежде мне было плохо. Но мне не было.

– Ладно. – Он прокашлялся. Я вдруг поняла: ему хочется скорее убраться подальше. Не знаю почему. – Тогда я вас оставлю, мне еще сегодня говорить с вдовами наших гоплитов, а Лину хорошо бы поддержать детишек.

– Я опять буду обедать без вас?! – Все-таки вырвалось, хотя я даже зубами щелкнула в надежде прикусить язык. Поздно. Ляпнула, да еще с обидой.

– Дела, дочура. – Отец снова потрепал меня по плечу. Ладонь была очень горячей. – Сама уже понимаешь, войны кончаются – беды остаются. Зато можешь сегодня пообедать в саду. – Он легонько кивнул на Эвера. – Можете вместе.

Я снова подняла глаза. Эвер слушал молча, со странным лицом, на котором будто бы опять читалось сочувствие. Кого он жалел: меня, отца или себя, вынужденного отныне и навеки сопровождать чужую девочку из вражеской страны? Девочку, которая может в любой момент сойти с ума и убить его.

– Хочешь? – без обиняков спросила я, грозно глянув исподлобья: вдруг поняла, что обижусь, если он откажется.

Он кивнул без колебания. И отец, не скрывая облегчения, нас покинул.

Едва он скрылся за большими лохматыми кипарисами, несшими в моем уголке караул, я подступила к Эверу ближе и окинула его новым взглядом. Еще раз рассмотрела белую одежду, и простой кожаный пояс, перетягивающий рубашку, и серебряные сережки, и пальцы – без единого кольца, непривычно для Гирии, где не унизать себя перстнями – все равно что выйти на улицу голым. Мне еще не полагались кольца, но Лин их уже носил. И тем более должен был надеть Эвер.

Я взяла его руку снова и стала придирчиво рассматривать пальцы. Он легонько дернулся.

– Ты не думай, – сказала я ему. – Я еще не сумасшедшая.