Это я тебя убила

Я нашла Скорфуса, когда мне было плохо – омерзительно плохо. Это случилось на берегу, в вечер, когда я почти ничего не соображала и потому приняла его за обычного кота. Потащила бы я домой фамильяра, зная, что некоторые из них опасны? Не знаю, я не отвечала за себя. А Скорфус, как позже выяснилось, только недавно свалился за борт корабля, на котором к нам добирался, еле выплыл, уснул на пляже среди водорослей. Он родом с отдаленного острова Игапты, где фамильяров-кошек целое племя. Почти все они любят свою землю до умопомрачения: местные их обожествляют как ставленников доброй Гестет. С острова их не выманить, а вот Скорфус – хотя фамильяры не рождаются с клеймами – всегда ощущал себя странником, тем, кому на роду написано путешествовать. Поэтому он пробрался на торговый корабль гирийцев. Но, к сожалению, как оказалось, он не переносит качку, теряет из-за нее ориентацию.

Я нашла его без сознания, мокрым и замерзшим. Окоченелые крылья были так прижаты к облепленному водорослями телу, что я их даже не заметила, приняв за какое-то увечье. Неладное я почуяла, только когда дома он раскрыл глаз и истошно заорал. Впрочем, засыпать и видеть очередные кошмары мне не хотелось, поэтому я отсрочки ради решила выяснить, что за тварь неосмотрительно притащила домой. Мы поговорили. Узнав, что я принцесса, Скорфус мгновенно перевозбудился, без церемоний запрыгнул мне на руки, принялся вовсю тереться, повторяя: «Давай, давай дружить, у нас даже имена похожи, ну давай!» Орфо и Скорфус. Действительно, есть что-то общее. Мой разум был все еще затуманен, по сути, мне было плевать, и я просто сказала: «Давай», чтобы он скорее заткнулся. Потом я легла спать, и он нагло забрался в мою постель. А уже наутро стало понятно: у Скорфуса, пусть в зачаточном виде, есть дар гасителя. Ведь кошмары я пережила куда спокойнее, чем переживала все предыдущие месяцы, а еще через ночь они кончились.

Да, именно так, месяцы. Мое наказание больше не ограничивалось неделями.

Так я узнала, почему некоторые волшебники, не нашедшие гасителей, но подружившиеся с фамильярами, достаточно долго оставались живыми и здоровыми. Я сомневалась, что это светит мне: я нарушила слишком много правил. Но Скорфус дал мне надежду. И – куда важнее – стал другом. Кажется, даже первым настоящим другом, ведь что Лин, что Эвер были для меня не такими друзьями. А может, и не друзьями вовсе, я зря использовала это слово, мои чувства к обоим были… чуть иными. Я этого уже не знаю. Не знаю ничего.

– Может, поцелуй? – вкрадчиво спрашивает Скорфус, приподняв голову.

– Что, прости? – уточняю я, недоуменно глядя в его хитрый глаз. Решив, что поняла, склоняюсь чмокнуть это наглое недоразумение в темя.

– Нет, нет, не меня! – Он тут же уворачивается.

– Тогда о чем ты? – Теперь чую неладное.

– Ну, одно из правил, – не унимается он, расплываясь в ехидном оскале. – Поцелуи всегда работают.

Вот же маленький уродец.

– Угу, только нигде не уточняется, как именно в каждом конкретном случае они работают, – мрачно напоминаю я, передернув плечами. В волосах спящего Монстра уже нет червей: пришлось вынуть всех по одному, потому что тащить их с собой было нельзя. Зато на уродливое лицо успел сесть какой-то не менее гадкий жук. Сбиваю его щелчком. – Хотя, если хочешь, можешь попробовать, я не осужу никакие твои предпочтения, я вообще не осуждаю своих друзей.

– Я не… – начинает он, но сам хлопает себя лапой по рту. – Ну да, ну да. Ирония.

Какое-то время мы сидим молча, потом Скорфусу это надоедает, и он слетает с моих колен. Лениво идет к Монстру, запрыгивает уже ему на грудь, выпрямляется там, расправив одновременно крылья. Спина выгибается дугой. Есть в этом что-то хищное.

– Точно нет? – спрашивает он, неестественно, под очень сильным углом вывернув голову, чтобы на меня посмотреть. Серьезно, ненавижу эти его выходки в духе «Я бог».

Снова пожимаю плечами, а потом делаю жест «Мой рот зашит и не годится для поцелуев».

– Тогда лучше тебе отвернуться. – Весь Скорфус, но особенно его глаз, хребет и когти, начинает светиться слепящим золотом. – Я серьезно. И это… хорошо, что ты его усыпила. Правда. Все, давай, отворачивайся.

О подобном он просто так не просит. Я слушаюсь сразу, но все же успеваю заметить, как его силуэт растет, как перекатываются под шерстью обычно незаметные мышцы. В воздухе что-то начинает потрескивать и гудеть, по отдаленному морю пробегает тревожный громкий плеск, тут же, впрочем, утихнув. А вот по телу бежит знакомый колючий озноб, и приходит внезапное желание – выкопать себе ямку в песке, переждать все там. Вместо этого я просто подношу к глазам ладони и прижимаю как можно крепче, ведь золотое сияние уже режет глаза.

Меня нет. Я ни в чем не участвую. Я ни за что не отвечаю. Я спряталась.

Но от звука, с которым звериные когти обдирают чужую кожу, пытаясь отыскать под ней прежнее обличье, спрятаться сложнее.

Принцесса