Это я тебя убила

– Да щ-щас-с-с. – Второе слово напоминает шипение, я едва понимаю, что вообще Скорфус сказал. «Сейчас»? Морщусь, встаю, но ноги тут же подгибаются, и я, сама того не осознав, ничком падаю вперед, на постель. – Так, слушай. Вот это было самое омерзительное поведение, какое я видел в своей жизни.

– О чем ты? – бормочу я, зарываясь в подушку лицом. Она пахнет маслами лаванды и пихты, которыми ее взбрызнули вчера, а еще кровью и, как я запоздало осознаю, волосами Эвера. От них всегда тянуло просоленным деревом и раскаленным песком, не знаю почему.

– Вот об этом всем. – Не знаю, что он там делает, я закрыла глаза, но тон у Скорфуса обеспокоенный. – Быстренько возьми себя в руки. Слезь с чужой постели. И начни выглядеть так обворожительно, чтобы не простить тебя было преступлением.

– Это так не работает. – Я даже не думаю поднимать голову, чтобы одарить его возмущенным взглядом. Цинизм, пожалуй, единственное в нем, к чему я привыкла сполна. – Если ты правда ничего не упустил, то сам понимаешь: все серьезно. Мы оба совершили омерзительные поступки. У нас обоих есть оправдания, но они нас не примиряют. Мы не можем просто… – Я вздыхаю. Смесь запахов, приятная и даже убаюкивающая, щекочет ноздри, – продолжить жить как жили. Убийства, которые он совершил, что по своей воле, что не сам, будут преследовать его. А меня будет преследовать то, что я должна была проявить милосердие. А еще лучше – обо всем догадаться заранее и бить тревогу.

– Да о чем? – Скорфус говорит все более нервно. Я дергаю плечом, не понимая резкую перемену его настроения. Я не требовала от него такого уровня поддержки.

– Что эти ублюдки рано или поздно докопаются до него, что он ни за что не бросился бы на них без причины, что его… прошлое с тем медиком нельзя тревожить, это же как змея в траве.

– Ты была малышкой, чья мама сошла с ума, – мягко напоминает Скорфус.

Я ловлю себя на грустном желании его обнять, но обнимаю только подушку.

– Я была принцессой, Скорфус. Это ко многому обязывает. Как минимум – доверять тем, кто помогает мне выживать, и всегда принимать их сторону.

Неожиданно он не спорит. Какое-то время я слышу только тишину, полную шума воды, а потом ощущаю привычную когтистую поступь на своей спине.

– Тут решать только тебе, Орфо. Но я все же предупрежу. Вряд ли прощение этого двуногого спасет тебя, если ты не простишь себя сама.

– Это правило? – не шевелясь, опасливо уточняю я. Только этого не хватало.

– Это жизнь. – Скорфус вздыхает. И вздох звучит по-человечески.

Под его колким массажем я начинаю задремывать помимо воли. Комната там, за моими сомкнутыми веками, плывет и качается, кровать превращается в плот, несущий меня прочь. Я даже словно вижу себя со стороны – помятую, в сбившейся сизой тунике и слинах – облегающих кожаных штанах, за которые отец каждый раз готов меня убить, потому что у принцесс и нобилесс они тренировочные, а не повседневные. На что похожи мои волосы, интересно?.. Они такие же темные, как у Лина, но не так блестят, они почти всегда напоминают шерсть какого-то животного, которое сдохло пару недель назад. Пока Эвер был со мной, я следила за собой лучше: в шкафу висело несколько любимых пестрых платьев, я украшала пучки можжевельником и оливой или делала себе сложную прическу из двух кос. Я не думала в сторону того, чтобы понравиться ему, для такого я еще не доросла. Но иначе я чувствовала себя неловко рядом с ним – носящим белое, аккуратно причесывающим волосы, вовремя начищающим кольца. Он не упрекал меня в неопрятности, все же ни моим учителем, ни слугой он не был, но мне просто хотелось… соответствовать. Что он думает обо мне теперь, интересно? Что он имел в виду под «изменилась»? И насколько смешно ему было от моих жалких шуток?

– Так-то лучше, – звучит в теплом тумане. Скорфус хорошенько проходится по моим лопаткам. – Эй. Чего встал-то, на что уставился?

– Спит? – Это явно Эвер. Я что-то мычу.

– Понимаешь ли, принцессы, охотящиеся на чудовищ, – это не каждый день случается.

– Фамильяры, заменяющие гасителей, тоже…

Скорфус хмыкает не без вызова.

– Еще скажи, что будешь сражаться за свое прежнее место.

Пауза не длится и двух секунд.

– Едва ли. Тем более ей и так хорошо.

Внутри снова что-то сжимается, я понимаю, что открывать глаза сейчас – плохая идея. И я только прошу:

– Не говорите обо мне так, будто меня тут нет. Пойдемте есть.

Но прежде чем я оторву от подушки голову и посмотрю на невыносимо белого, идеального и чужого Эвера, мне нужна еще минута. И я утыкаюсь в подушку сильнее, надеясь, что запахи хотя бы ненадолго уведут меня назад. Скорфус все еще топчется по моей спине теплыми лапами. Но кожу под одеждой отчего-то леденит озноб.

2. Третий ребенок. Эвер