Это критика

        Николай Александров: Мне кажется, что теле- и радиокритика — все-таки критика неполноценная. Это, скорее, информация, очень сжатая чаще всего. И радиоэфир, и телеэфир — если иметь в виду те форматы, в которых работаю я, — просто не дают возможности для пространного высказывания. В этом отношении, кстати, сетевая критика — полная противоположность "электронной" критике. Само сетевое письмо иное по природе, человек не ограничен в своем высказывании, Интернет может "съесть" критический текст какого угодно объема.

        Но даже если сравнивать радио- или телекритику с бумажной — отличия все равно существуют. Поскольку я действую еще и как газетный критик, то для меня эта разница совершенно очевидна. Обсуждать какую-то серьезную проблему или анализировать какое-то важное для тебя произведение на письме естественнее, чем устно, если только в студии не собрались несколько собеседников, участвующих в пространной дискуссии. Но даже в этом случае устный жанр существенно иной, письмо больше дисциплинирует.

        Другое дело, что сетевая критика иногда стремится к тому, чтобы свободу устного говорения адаптировать к письму и, таким образом, сделать письмо несколько иным, более привлекательным и менее академичным. Но и в этом случае письменное и устное высказывание, конечно, все равно остаются совершенно разными явлениями.

        РЖ: В Ваших журнальных критических статьях практически не ощущается влияние "телерадийного", аннотационного стиля. Несмотря на более чем десятилетний стаж журналистской работы, Вы в своих больших статьях гораздо более филолог, нежели журналист. Это результат какого-то сознательного самоограничения, сознательной установки?

        Н.А.: Когда я писал статьи, скажем, об Иване Жданове или о лирике Тимура Кибирова, то передо мной, конечно, стояли совершенно другие задачи, нежели при выступлениях по "Эху". Кроме того, они элементарно обширнее по объему, для них требуется больше времени и больше усилий. Да просто иное дыхание требуется. Понятно, что статью в лист нельзя написать за день, даже если она предварительно продумана. И если явление, с моей точки зрения, заслуживает серьезного разговора, то тут, конечно, побеждает филологический темперамент.

        А высказывание журналистское, рецензионное — оно другое по сути. Читателю газеты или слушателю радио не нужен развернутый анализ. Ему достаточно, чтобы я кратко сформулировал свое видение того или иного произведения и интонационно выразил свое к нему отношение, при том, что я стараюсь обычно избегать прямых оценок "хорошо" — "плохо".

        Поэтому это совершенно разные жанры и, соответственно, совершенно разный подход. Большая критическая статья едва ли вообще может быть адаптирована для газеты. Если бы мне пришлось тот самый текст о Жданове или Кибирове переделывать для газеты, то я невольно начал бы перестраивать практически все.

        РЖ: А для Вас как для филолога, "заброшенного" в журналистскую среду, имеющего дело с массовой аудиторией, не унизительна необходимость искать в литературе информационный повод и вообще адаптировать литературу к уровню "среднего" зрителя или слушателя?

        Н.А.: Конечно, ничего унизительного здесь нет. Я же на самом деле не занимаюсь поиском информационных поводов. Скорее, я резюмирую свое прочтение той или иной книги, пытаясь делать это достаточно четко и внятно и, вместе с тем, достаточно коротко, и, кстати, особо не задумываясь над тем, кто является моим слушателем, кому я сообщаю эту информацию. Так что в "радиокритике", с моей точки зрения, не существует проблемы адаптации, здесь нет попытки примирения с другим интеллектуальным или образовательным уровнем.

        Это в каком-то роде афористическое письмо. Иногда, конечно, бывают повторы, одни и те же приемы переходят из одного текста в другой. Но в основе такого письма лежит попытка ясно сформулировать по крайней мере одну мысль по поводу данного художественного произведения. А это требует умения внятно сказать, о чем этот текст, в чем его привлекательность и достоинства. Всего этого критическим работам часто не хватает, нередко в статьях, гораздо более обширных по объему, чем тексты, звучащие в эфире, нет ни единой мысли.

        РЖ: Хорошо, а если посмотреть на эту проблему по-другому: для литературы не унизительно подавать себя как информационный повод? Не унизительна ли для писателя необходимость "раскручивать" свое произведение, а для литературы в целом — строить литпроцесс как цепочку поводов, на которые СМИ могут обратить внимание?

        Н.А.: В общем-то, мне кажется, что литература всегда может постоять за себя. Понятно, что существуют искусственные величины или дутые величины, которые намеренно пытаются раскрутить. Некоторые люди пытаются заработать себе статус, просто его покупая: покупая пространство в газете, покупая положительные оценки своих произведений. Но это крайности, а все более или менее стоящее и без того заявляет о себе.