Это критика

Михаил ЭДЕЛЬШТЕЙН

ЭТО КРИТИКА

Цикл интервью для "Русского журнала" с ведущими критиками начала 21 века

Александр АГЕЕВ

22 мая 2003 г.

        Михаил Эдельштейн: Александр Леонидович, какую цель Вы себе ставите как критик? Когда вы садитесь писать, руководствуетесь ли вы стремлением на что-то или на кого-то повлиять - на литературу, литературный процесс, читательский интерес или книжный спрос?

        Александр Агеев: "Влиять" - это для меня чересчур амбициозная цель. Надо слишком высоко себя ставить, чтобы считать, будто моя статья или рецензия - и даже весь корпус моих статей или рецензий - могут на что-нибудь из вышеперечисленного всерьез "повлиять". Даже в страшных снах мне никогда не снилось, что я, трудясь над тем или иным текстом, выполняю некую "миссию". С другой стороны, и смиренное (впрочем, небезвыгодное) "обслуживание" литературы или, того пуще, книгоиздательского процесса мне претит. Скорее, с помощью литературно-критических рефлексий я решаю какие-то чисто личные проблемы: пользуясь достойным поводом (чужим текстом), какие-то собственные мысли додумываю, обрабатываю и высказываю. Если то, что в итоге получается, как-то "влияет", так и замечательно, но цели такой точно нет.

        М.Э.: Вы неоднократно говорили о себе как о человеке "толстожурнальной" культуры, много лет проработали в "Знамени", но сейчас в "толстяках" практически не сотрудничаете. Почему?

        А.А.: "Толстожурнальным" человеком я стал задолго до того, как пришел работать в журнал "Знамя" в 1991 году. И стал потому, что никакого выбора в те годы, если у подростка появился серьезный интерес к литературе, попросту не было. Молодым это довольно трудно объяснить: заходишь в книжный, видишь полки, забитые разнообразными творениями казахских, туркменских, венгерских и очень-очень советско-русских мастеров пера, а купить решительно нечего. Рано или поздно выходишь на журналы и очень быстро начинаешь ценить прелесть этой культуры, которая, на мой взгляд, гораздо в большей степени "национальное достояние", чем какой-то там "Газпром". Оценим, когда окончательно загнобим. А не сотрудничаю я сейчас с "толстяками" по простейшей бытовой причине: некогда. Туда надо писать неторопливые тексты, имея в запасе большие, не расчлененные никакими спешными работами куски времени.

        М.Э.: Ваша вышедшая два года назад книга "Газета, глянец, Интернет" снабжена подзаголовком: "Литератор в трех средах". Чем для вас эти среды отличаются друг от друга? Ощущаете ли вы сами разницу между своими работами для разных сред?

        А.А.: Ну, это достаточно очевидно, кроме того, про это написано в предисловии к моей книжке. Разные среды - это разные "форматы", разная стилистика, разная степень субъективности, разные читатели. Об этом помнишь всегда, да, собственно, довольно быстро переходишь "на автомат" или, если хотите, "на автопилот".

        М.Э.: А этот опыт работы в разных средах - он обогащает вас как критика, как литератора?

        А.А.: Опыт обогащает всякий.

        М.Э.: Хорошо, тогда, с вашего позволения, о том же самом, но немного по-другому. Все ли эти среды вами одинаково любимы?

        А.А.: Насчет "любви" - вопрос, конечно, более сложный. Скажем так: ближе та среда, в которой чувствуешь себя наиболее естественно, где тебя не стесняют рамки жанра, стилистический "политес" и внешние по отношению к твоей воле задачи. Такой средой для меня была, разумеется, Сеть.

        М.Э.: Но ведь именно Сетью вы и пожертвовали. Это выбор, продиктованный чисто внешними соображениями или за ним стоят и какие-то творческие причины? Ну и, разумеется, планируете ли вы возвращение в Сеть, в РЖ в первую очередь?

        А.А.: Я Сетью не "жертвовал", просто вынужденно и временно, по причине элементарной перегрузки, от нее отказался. Но уже на следующей неделе, если ничего экстраординарного не случится, я вернусь в РЖ.

        М.Э.: С самого начала своей работы в "Знамени" вы выступали и как критик, и как публицист, а сейчас даже больше работаете как чистый публицист. А чем бы вы с большим удовольствием занимались, если б этот выбор определялся только вами, без учета всех привходящих факторов?

        А.А.: Честно сказать, меня всегда раздражали эти определения - "критик", "публицист", всегда казались каким-то внешним насилием надо мной. Если я вообще задумываюсь над тем, кто же я есть, так предпочитаю неопределенное слово "литератор", то есть человек, пишущий тексты. Какая, в сущности, разница, что послужило поводом для текста - художественное произведение или некий факт жизни? В какие-то исторические периоды больше поводов дает литература, в какие-то - жизнь. Если мне самому есть, что сказать, то происхождение повода практически безразлично. Не то чтоб это было некое продуманное "кредо", - просто я так живу и, видимо, буду жить.