Это лишь игра - 2 (СИ)

Я приседаю на корточки, начинаю собирать с пола осколки на совок. Слышу, как за спиной открывается дверь ванной. Кто-то неспешно проходит мимо и, по звукам, останавливается у огромного панорамного окна с видом на Байкал. Видимо, жених — олигарх. И мне становится вдвойне некомфортно, нервозность просто зашкаливает, хотя он даже не обращает на меня никакого внимания.

Я продолжаю торопливо выуживать из ворса мелкие стеклышки, даже не поднимая головы. Хочется поскорее отсюда уйти.

— Успокоилась? — вдруг слышу ледяной и при этом до разрыва сердца знакомый голос.

Застываю, не в силах пошевелиться. Не в силах даже вдохнуть в первый миг. Потом все же с трудом, судорожно втягиваю воздух и поднимаю глаза.

Мужчина стоит ко мне спиной, созерцая вид из окна. Босой, в белом банном халате. Мокрые черные волосы вьются полукольцами. Я не вижу ни лица его, ни даже профиля. Но и так знаю, что это он. Герман Горр. Я безошибочно узнала бы его из тысячи, по голосу, по силуэту, по осанке.

Меня начинает трясти как в лихорадке. Сердце, обезумев, мечется в груди. Я торопливо вскакиваю. Боже, только бы он меня не увидел, только бы не узнал, что я здесь…

И тут Герман оборачивается…

7. Лена

В первый момент Герман меня не замечает. Просто не удостаивает вниманием. Что ж, он всегда был такой. Люди, которые ему неинтересны, для него как безликие декорации.

Ну и хорошо! Даже очень хорошо, что Герман меня не видит. Что смотрит лишь на девушку… на свою невесту. Но этот его взгляд… как он же мне знаком! Пронизывающим холодом веет от его взгляда, пробирает насквозь и сковывает внутренности. И лицо его такое же — каменная маска.

Вероятно, они поссорились. Или же девушка сделала то, что ему не понравилось.

Я потихоньку отступаю, крепко сжимая совок с осколками. Рука дрожит, боюсь его выронить. Да самой бы тут не упасть — от волнения ноги стали как деревянные.

— Ты на меня еще злишься? — жалобно, как-то по-детски лепечет девушка.

Герман не отвечает. Раздраженно вздохнув, отводит от нее скучающий и равнодушный взгляд, мимоходом скользнув по мне. И снова отворачивается к окну. У меня внутри екает и замирает…

И тут Герман снова оборачивается, очень резко, даже как будто вздрогнув. И сразу впивается в меня взглядом. От каменной маски в одну секунду не остается ни следа. Она словно осыпается как старая, высохшая краска, обнажая совсем другое лицо — потрясенное и растерянное.

Я потихоньку пячусь к двери, пока он еще молчит, пока ошарашенно смотрит на меня, пытаясь понять, видимо, как я тут оказалась.

Но Герман отходит от окна и так же медленно приближается ко мне. Жадно оглядывает меня с ног до головы, мое форменное платье, бейджик, совок с осколками. Будто глазам не верит.

— Лена? — наконец произносит он. — Ты…

Качнув головой, он замолкает, словно не зная, что сказать.

— Здравствуй, — говорю я глухо и так тихо, что, по-моему, никто меня и не услышал.

— Ты здесь работаешь? — спрашивает он. Ни в тоне его, ни во взгляде я сейчас не чувствую высокомерия, но это наверняка лишь потому, что он действительно обескуражен.

— Да, — отвечаю я уже чуть громче, стараясь изо всех сил выглядеть спокойной. И вовремя одергиваю себя, когда у меня чуть не вырывается глупое оправдание, что это всего лишь подработка на каникулах.

Да пусть он думает себе, что хочет!

И все же… совсем не о такой встрече я мечтала. Ведь раньше я и правда мечтала, что когда-нибудь мы с Германом встретимся. Что он вернется в Россию и придет, например, на встречу выпускников, а я… ну я хотя бы буду в красивом платье, а не в этой дурацкой форме, не с грязным совком…

Нет, я не стесняюсь своей работы. Бабушка говорит, любой труд прекрасен, и я с ней согласна. И снобизмом я никогда не страдала. Но с Германом у меня всегда так было: почему-то хотелось казаться другой — лучше, красивее, достойнее. Я злилась на себя за это, но поделать ничего не могла. И сейчас мне тоже стыдно. Хоть сто раз себе повторяй, что тут абсолютно нечего стыдиться. Но именно перед Германом мне сейчас стыдно. Ненавижу себя за это малодушие!

Еще и сердце глупое дергается и скачет у самого горла, никак не уймется.

Вскинув голову, говорю ему как можно равнодушнее:

— Вам что-нибудь еще нужно? Если нет, то я с вашего позволения пойду. Если вам вдруг что-то понадобится — позвоните, пожалуйста, на ресепшен, и мы будем рады помочь вам.

У меня получается не только выдержать ровный и бесстрастный тон, но и выдавить дежурную улыбку, при этом глядя в глаза Герману. Кто бы только знал, чего мне это стоило! В другой раз я бы порадовалась своему самообладанию (в кои-то веки!), даже мысленно поаплодировала бы себе. Но сейчас мне так оглушительно плохо… Меня просто раздирает внутри в клочья, и хочется немедленно исчезнуть, потому что, чувствую, еще немного и я сломаюсь…

Герман, похоже, тоже приходит в себя после первого шока. Заметно расслабляется. Лицо его становится почти прежним, непроницаемым и нечитаемым, только взгляд все еще жадный, горящий.

— Спасибо, — приподняв бровь, с легкой усмешкой говорит он.

— Герман, кто это? — подает голос его невеста.