Это лишь игра - 2 (СИ)

У него вырывается короткий смешок.

— Нет, Леночка, мы не чужие. Ты обиделась, что я так тебя представил? А как надо было? Знакомься, дорогая, это моя…

Герман замолкает. "Дорогая" царапает, как будто это для меня новость. И все равно я зачем-то жду: ну же, скажи, кто — моя?

Снизив голос почти до шепота, он, глядя мне прямо в глаза, наконец договаривает:

— … моя любовь.

13. Лена

Я моментально вспыхиваю. К щекам приливает жар. Любовь? Может, мне послышалось? Это же абсурд! Быть такого просто не может.

Но нет, Герман смотрит на меня так, будто ждет моей реакции. И даже не улыбается больше. И, конечно, ловит все мои эмоции, которые наверняка в одно мгновение промелькнули в лице.

— Что? — обескураженно ахнув, переспрашиваю я. Но моя растерянность длится лишь несколько секунд. А затем меня захлестывает негодование.

— Зачем ты это говоришь?! По-твоему, это смешно? — забыв об осторожности, сгоряча выпаливаю я на одном дыхании. Тут же спохватываюсь, но остановиться уже не могу — так меня разбирает. Чуть спокойнее, чуть тише, но все равно с болезненным надрывом договариваю: — Я не знаю, кем надо быть, чтобы шутить такими вещами… чтобы играть чужими чувствами… какой надо быть бездушной сволочью…

— Да кто шутит? Кто играет?

— Ты! Для тебя всегда люди были марионетки. Ты дергал за ниточки и наблюдал… И на чувства других тебе плевать. Захотел — приблизил, захотел — унизил. Поразвлекался — оттолкнул. И сейчас ты просто издеваешься надо мной.

Герман, качнув головой, на миг отводит глаза и устало вздыхает, так, словно ему приходится растолковывать простые вещи несмышлёному ребенку, который все равно никак не может его понять. Потом снова переводит взгляд на меня и говорит хоть и мягко, но так снисходительно, будто я и впрямь глупый, капризный ребенок.

— Даже и не думал. Лен, ты действительно не понимаешь, почему я здесь? Неужели ты думаешь, что я стал бы три с лишним часа торчать черт знает где… у какого-то барака, чтобы что…? Вот так пошутить над тобой? Какой в этом смысл?

— Не знаю, — нервно отвечаю я. — От скуки.

— От скуки? — хмыкнув, переспрашивает Герман. — Ты правда думаешь, что я такой тупой, что меня подобное может развлечь? Я, может, и бездушная сволочь, как ты сказала, но не идиот. Да и скучать мне не приходится, уж поверь…

— Тогда зачем ты явился, Герман? — вырывается у меня раньше, чем я успеваю прикусить язык. Да не плевать ли мне, зачем он здесь? Еще и выглядит это, наверное, так, будто я выпрашиваю его фальшивые признания. Когда-то я о таких словах грезила, но теперь внутри все кипит и клокочет. И пока он не ответил, запальчиво добавляю: — Я не знаю, Герман, что у тебя на уме, но меня всё это не волнует.

— Да нет, волнует, — заявляет он с улыбкой. — А на уме у меня ты и только ты.

Он снова потешается надо мной! И что бы он тут сейчас ни говорил, но я прекрасно вижу, что происходящее его развлекает.

— Я напомню, если ты забыл, — говорю сухо, — у меня есть муж, а у тебя… тоже скоро свадьба.

— Лен, да я знаю, что ты не замужем. Навел уже справки.

На миг теряюсь, но тут же возражаю:

— Мы вообще-то живем вместе! — киваю на наш дом.

— Это, конечно, прискорбно, но поправимо.

Это невозможно просто! Меня колотит всю, а он… А он вдруг становится серьезным.

— Честно говоря, Лена, я и сам не знал, что хочу, когда сюда ехал… То есть увидеть тебя хотел, конечно. Поговорить, узнать, как ты, это понятно. Но что потом, что дальше — об этом даже не задумывался. Просто встретил тебя там, в отеле, и всё, с тех пор накрыло и ни о чем не мог думать. Нет, я и раньше скучал, вспоминал часто, но как-то, не знаю, всё это было терпимо, что ли… Может, привык. Человек ведь, в общем-то, ко всему привыкает. Да и терпеть на расстоянии проще. Но когда знаешь, что ты где-то рядом, сдержаться уже нереально. А сейчас вижу тебя — и как будто не было четырех лет… ничего не изменилось… те же ощущения…

— Но всё изменилось!

— Изменились лишь обстоятельства, но, главное, ведь чувства.

— Чувства?! — на миг зажмурившись, чтобы при нем не заплакать, потому что веки уже щиплет от подступивших слез, я изливаю всё, что так долго болело: — Герман, ты меня бросил! Ты предал меня. О каких чувствах ты сейчас говоришь? Ты даже не удосужился нормально попрощаться, просто сбежал… Я тоже всё помню… но очень хочу забыть. Пожалуйста, не приходи ко мне больше. Я не хочу тебя видеть. Слышишь? Не приходи!

Я все-таки плачу и торопливо утираю слезы тыльной стороной ладони.

— Я просто не мог тогда поступить иначе…

— Мне все равно, — перебиваю его, упрямо качая головой. — Уходи!

Но Герман, наоборот, подается ко мне, и тогда я срываюсь с места и почти бегом устремляюсь к дому. Заскакиваю в подъезд и лишь там останавливаюсь. Привалившись к холодной стене спиной, еще какое-то время стою неподвижно, пытаясь унять эту дурацкую истерику и отдышаться.

Спустя пару минут слышу, как отъезжает его машина, но меня все еще лихорадит внутри. Я стараюсь не всхлипывать, не подвывать, но слезы сами собой текут ручьем. Счастье, что никто из соседей не вышел и не застал меня в таком виде.