Это лишь игра (СИ)

Наши Дениса Викторовича за глаза зовут Дэном. Хотя как за глаза? Он прекрасно это знает и ничуть не против такого панибратства. Он, конечно, очень молод, но ведь учитель. Ещё и наш классрук. А ведет себя как кореш какой-то. С парнями здоровается за руку, курит с ними за школой, девчонкам при встрече подмигивает. Нашим красоткам Лариной и Михайловской частенько показывает большой палец. Это типа комплимент.

В вайбере в беседе класса тоже может порой такое отмочить, что тихо офигеваешь.

В родительском чате Денис Викторович, конечно, пытался изъясняться в рамках приличия, но его это быстро утомило, и он оттуда просто вышел. И теперь, если что-то надо сообщить родителям, пишет в нашей беседе: «Передайте предкам…».

Вот такой он у нас – простой как три копейки, демократичный, хамоватый. Ничуть не похож на нашу прежнюю классную (она уволилась год назад), да и вообще на любых других учителей. Но наши в нём души не чают. Особенно парни. Даже мой Петька.

Ну, разве что Илья Жуковский исключение. Но кто его спрашивает?

– Если реально эта баба на него настучит, то Дэну конкретно может влететь, – с серьезным видом сообщает Агеева.

Мать у нее работает секретарем в департаменте образования, так что девчонки ей верят. Сидя на скамьях, наклоняются вперед, чтобы видеть её и не пропустить ни слова. А она со знанием дела продолжает:

– Но тоже смотря как настучит. Одно дело – если просто директрисе нажалуется, и совсем другое – если подаст докладную. Так что всё может быть: от выговора до увольнения. А если Жучку, ну или там его мамашу, надоумят накатать заяву в прокуратуру, снять побои, то нашему Дэнчику вообще невесело придётся.

– Да какие там побои? – фыркает Патрушева. – Подумаешь, мячиком ему разок прилетело.

– Да любые синяки, если есть, будут считаться побоями. А они сто пудов у него есть. Даже у меня есть. Я фиг знает, откуда они берутся. Вон, смотри, – Агеева задирает до локтя рукав блузки, демонстрируя коричневый синяк. – На ногах ещё больше… А Жучка вон как сегодня завалился. И пока играли, его ж там пацаны и толкали, и пинали. Герман его вообще снёс. А вместе со словами той бабы, Дэн потом замучается доказывать, что это не он Жучку бил.

– А что это за баба, кстати? С чего это она к нам приперлась?

– Да фиг ее знает, кто она вообще такая. Первый раз вижу.

– Вот же овца рыжая, – цедит Михайловская, а затем передразнивает противным голосом: – Я этого так не оставлю! Я сейчас же побегу на вас стучать…

Девчонки вяло прыскают и снова начинают возмущаться.

– Блин, жалко будет, если Дэна уволят. Единственный нормальный учитель на всю школу.

– А если до прокуратуры дойдет, что, и посадить могут?

Агеева, вздохнув, пожимает плечами.

– Капец! Из-за этого дрища недоделанного у человека могут быть такие проблемы… – бубнит возмущенно Патрушева.

– Ну вообще-то, – не выдерживаю я, – Дэн сегодня перегнул палку. Как учитель, он не имел права оскорблять и…

– Начинается… – скривившись, тянет Михайловская. – Давно мы не слышали Жучкину адвокатшу.

– Ничего не начинается. Просто подумай… поставь себя на его место: тебе бы понравилось, если бы тебя так оскорбляли… унижали? При всех?

– Жучка сам виноват, – равнодушно ведет плечом Михайловская.

– В чем? В том что сильный, здоровый, взрослый мужик над ним издевался?

– Да кто над ним издевался? – хором возмущаются девчонки. – Кто виноват в том, что Жучка даже мячик принять не в состоянии?

– Кто виноват, – подхватывает Патрушева, – что он такой дрищ и лошпет?

На самом деле мне тяжело вот так спорить и что-то кому-то доказывать. Даже если у меня железобетонные доводы.

Меня подводит собственное сердце, ущербное с рождения…

Когда я волнуюсь или нервничаю, оно начинает трепыхаться, как бабочка, которую поймали за одно крыло. Потом ускоряется сердечный ритм. И если я срочно не успокоюсь – он разгоняется так, что голова идет кругом, в глазах темнеет и мне катастрофически не хватает воздуха. До обморока. Так что обычно я стараюсь помалкивать, но иногда не получается…

– Пусть даже он, как ты говоришь, дрищ и лошпет, все равно это не повод его унижать. Тем более учителю!

– Вот же зануда, – тихо фыркает кто-то из девчонок.

– Был бы Жучка нормальным пацаном, – подает голос Ларина, которая растянулась вдоль скамьи, примостив голову на колени Сорокиной, а ноги, согнув в коленях, прямо в обуви поставила на край, – занялся бы собой. В качалку, что ли, пошёл бы. Ну или там на плавание, да на что угодно! И оделся бы… пусть не шикарно, если бабла нет, но хотя бы не как бабушкин внучок. А если он ленивый и никчемный, если его устраивает быть жертвой и ничтожеством, то как к нему еще относиться? Он ничего не хочет делать, не хочет приложить минимум усилий, чтобы хоть маленько себя изменить. Так почему его кто-то должен жалеть? И почему из-за него должны страдать другие?

– А если он не ленивый, а просто не может? Вот не может и всё тут? – говорю я и чувствую, как пульс уже частит в ушах. Всё, хватит, надо заканчивать. Все равно спорить с ними бессмысленно.

И тут нас прерывает внезапный стук в дверь.