Это лишь игра (СИ)

Несмотря на недосып, меня распирает от эмоций и небывалой энергии. Я даже умываюсь и затем помогаю бабушке с готовкой, пританцовывая. К ней на обед придут подруги – они дружат с самого института, уже полвека. И на все праздники обязательно собираются вместе. Сегодня вот у нас.

– Что, боишься опоздать на свое свидание? – улыбается, глядя на меня, бабушка.

А я в ответ лишь рдею и счастливо улыбаюсь.

Герман предложил встретиться в скверике неподалеку от нашего дома. В три часа. И я ловлю себя на том, что раз за разом смотрю на часы, проверяя, сколько осталось времени, которое тянется еле-еле.

– Ну всё, иди готовься к свиданию, на стол накрою уж я сама, – выпроваживает меня бабушка из кухни.

Готовься! Легко сказать. Голову я вымыла еще утром, на два раза. И сейчас просто заколола волосы на затылке. Краситься я не умею, да у меня и косметики нет. Поэтому заимствую у бабушки только ее румяна и чуть-чуть наношу на скулы. А то мне вечно все твердят, что я слишком бледная. Но хуже всего дело обстоит с нарядом. Так хочется быть красивой сегодня, чтобы Герман увидел и… в общем, чтобы ему понравилось. Но ничего такого в гардеробе у меня, конечно же, нет. Только школьное и домашнее. Ну и джинсы еще. Их я и надеваю.

Бабушка расставляет тарелки и приборы, а в центр стола ставит горшочек с цветущей азалией – это мой ей подарок на восьмое марта. Затем она отвлекается на меня. Окидывает внимательным взглядом и говорит:

– Леночка, ты у меня просто красавица. Герман тебя увидит и окончательно голову потеряет.

– Скажешь тоже, – смущаюсь я и выбегаю из дома. Но до сквера иду с улыбкой до ушей.

В условленное место я прихожу чуть раньше, Германа еще нет. Присаживаюсь на единственную свободную скамейку в ожидании, когда он подойдет. И всё кругом словно вторит моему настроению: солнце, теплый ветерок, капель, птицы, даже люди в сквере все радостные.

Я засматриваюсь на чужую парочку, сидящую напротив и наискосок. Оба такие влюбленные и счастливые. И на душе становится еще светлее. Потом вдруг понимаю, что Германа все еще нет, а времени, между тем, уже половина четвертого.

Мне почему-то неловко самой ему звонить. Несколько раз порываюсь, открываю его контакт, но тут же сбрасываю. Может, он в пробке застрял? Он ведь живет далеко. Хотя тогда он мог бы сообщить. А вдруг он просто забыл про меня? Как же стыдно будет, если я позвоню, а оно так и окажется.

Внутри растет беспокойство. Я уже не замечаю ни птиц, ни солнца, ни влюбленных. Я просто сижу, жду и, если честно, уже не верю, что он придет. И на душе теперь так тоскливо… Я бы, наверное, пошла домой, если бы не бабушкины гостьи, которым бабушка наверняка рассказала про меня. И если я сейчас заявлюсь – сразу начнется: ой, а что такое? Как же твое свидание? Где же твой такой хороший Герман?

С расстройства я все-таки звоню ему. Он почти сразу отвечает:

– Я уже еду. Ты там? Скоро буду.

И всё. Ни привет, ни с праздником, ни извини, что опаздываю… И голос его совсем другой, чем обычно. Какой-то чужой, сухой, холодный.

Это так не похоже на него, но я стараюсь не думать об этом. Может, ему просто неудобно говорить сейчас по телефону.

Герман появляется минут через пять. Он только подходит, а я уже вижу – у него что-то случилось. Таким мрачным я никогда его не видела. Он и здоровается со мной одним кивком, мимолетно мазнув взглядом. Садится рядом, но сам как будто мыслями вовсе не здесь. Он отрешенно куда-то смотрит, со мной не разговаривает, и я даже не знаю, что делать, что сказать.

– Герман, у тебя все в порядке? – спрашиваю в конце концов.

Он реагирует не сразу и то – всего лишь опять кивает.

– Может, куда-нибудь пойдем? Или тут посидим еще? – снова нарушаю я затянувшееся, тяжелое молчание.

– Как хочешь, – пожимает он плечами. – Давай куда-нибудь сходим. В кино? В кафе? Куда тебе хочется?

А мне уже никуда не хочется. Я просто не представляю, как с ним таким общаться. От него исходит такая злость или ярость… я не понимаю, но мне не по себе. И все же спрашиваю:

– А как твоя мама?

– Мама… – хмыкает он. – Замечательно. Уже, считай, вылечилась.

– Правда? – не знаю я, верить ему или нет.

Он опять становится серьезным и мрачным.

– Да ничем она и не болела.

– В смысле? – ничего не понимаю я.

– Она всё это придумала. Ей просто срочно нужны были деньги расплатиться с какими-то там долгами.

– Но ты же говорил, что у нее была выписка из больницы.

– Она там работала, так что, видимо, подделала.

– Откуда ты это знаешь? Она призналась?

Он снова усмехается.

– Я сегодня ездил к ней.

– Домой?

– Ну если тот вонючий бомжатник можно домом назвать. Она была под чем-то… Ну и да, считай, призналась…

– Какой кошмар… ей, наверное, стыдно было очень, что ты ее вот так застукал.

Герман резко разворачивается ко мне. Недобро сверкнув глазами, приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать, что-то, по-моему, грубое. Но затем, качнув головой, отворачивается, так ничего и не сказав. Видимо, сдержался…