Это мой город

– Вот именно… Текст, написанный в главном офисе, может быть зачитан где угодно: в Англии, во Франции, в Бельгии, Испании – и всюду будет понят адекватно. Только не у нас! Потому, что вермут в наших краях всегда был самой паршивой, самой дешевой «бормотухой». И если бы я с экрана сказал, что «мартини», который всяческие «новые» покупают за десятки «баксов» бутылку – это вермут, то завтра у вашей фирмы могли случиться крупные неприятности,– Втюхивают, понимаешь, «вермуть» по цене… Ну, и так далее…

Юного менеджера по рекламе мне переубедить не удалось. Почему – понимаю… Она никогда не пила советского вермута. Она счастливый человек. Она работает в фирме, которая продает хорошие напитки, придуманные в древнем мире еще Гиппократом. А Гиппократ, как известно, был медиком, да еще и древним греком к тому же, которые в винах разбирались хорошо. Он ничего плохого в виноделии предложить и придумать не мог. Более того, испортить вино, для любого грека в древности, как, впрочем, надеюсь, и теперь – было святотатством. А для нас, пустить в продажу некачественные виноматериалы, проще простого. Свидетельство тому, участившиеся скандалы с минским заводом шампанских вин, с другими заводами, разливающими вино. Скандалы эти не проходят мимо читающей газеты публики и не прибавляют доверия местным «виноделам». Да и та публика, что газеты не читает, особого доверия к вину белорусского разлива не питает, поскольку доверие доверием, а головная боль по утрам – убедительнее. Вот, как примерно у меня сегодня. Самый точный индикатор. Как у кошки, которая не лопает сосиски. Подойдет, понюхает и отвернется – некачественное. Так и голова у человека на утро после праздника, если болит, что-то было не так с выпивкой. В самом деле, в тех странах, где чтут и Гиппократа и древние винодельческие рецепты, бывало и текилу, и вино, и виски мешал, а сверху еще мог «прокрыть» настоящей экспортной «Московской» – никогда головной боли на утро не случалось, а тут – на, тебе – всего ничего, а голова «сигналит» – больно, плохо. А, ведь, умные и опытные люди учили: «Поберегись! Не «мешай» наше шампанское с другой выпивкой!». Но, что же это за Новый год без шампанского? Так-то оно так, да только, наверно, шампанское, должно быть из Шампани, в крайнем случае – из Абрау-Дюрсо, или из Криковских подвалов Молдовы. Коньяк, если не из французского города Коньяк, то, хотя бы, из Армении, Грузии или, опять, той же Молдовы. Если ставишь на стол вино – то должен быть уверен, лоза произрасла и дала плоды там, где климат позволят аккумулировать солнце в виноградных гроздьях, там, где эти гроздья умеют превращать в вино, там, где под землей проходят винные проспекты и коньячные улицы. Там, между прочим, эти божественные напитки должны быть и разлиты с соблюдением всех технологических, тончайших особенностей, а не бултыхаться в цистернах сотни километров, чтобы, утеряв и вкус и цвет, и аромат и целебные свойства, превратиться в конце концов во вновь заполнившие наши прилавки всяческие «Крыжачки» и «Свитанки» от которых синеют носы и подскакивает давление до предъинсультного состояния.

Не могу сказать, что в юности мы много пили. Не более чем нынешняя молодежь. Но одно могу сказать точно, старались пить хорошее, пусть дешевое, но натуральное вино, реже коньяк, все-таки студенты, какие доходы. Случалось пить и водку, но ее не любили, может оттого, что не было в Минске проблем с сухим вином.

Правда, от той, старой, запечатанной еще белым сургучом «Столичной», почему-то на утро голова тоже не болела. Может, просто, молоды были? Или, в самом деле, та водка была хорошей?…

ГЛАВА 37

Первая церковь в моем городе, которую помню, была небольшой, невзрачной, деревянной и находилась на том месте, где Бобруйская улица вливалась в площадь Мясникова. Была она такая незаметная, что, пожалуй, не осталась бы в памяти, если бы не то обстоятельство, что как раз возле нее располагался войсковый наряд с ракетницами, который каждое 1 мая, 7 ноября, впоследствии и 9 мая, короче в каждый праздничный советский день пулял в небо ракетами, устраивая для нас пацанов столь долго ожидаемое развлечение. Этой связью с салютами – церковка и запомнилась. Когда ее сломали, не припомню. Скорее всего, в то время, когда реконструировали площадь Независимости. Тогда порушили вокруг Дома правительства много приметных зданий, но площадь отгрохали самую большую в Европе.

Красный костел – не воспринимался как церковь. Он был вначале киностудией, потом Союзом кинематографистов и Домом кино. Следует заметить, что партийные власти не раз покушались взорвать и Красный костел, только на моей памяти было пару поползновений на этот акт вандализма. Однако, и Бог берег это уникальное для Минска сооружение, и еще то, что занимал его Союз кинематографистов, в то время организация в республике влиятельная. Да и у архитекторов, озабоченных переустройством Минска, приданием ему нового, современного облика, видимо, духу не хватало, Красный костел разрушить.