Это моя дочь

При помощи той самой статейки со сплетнями я поняла, в каком посёлке обитает Шахов. Круг поисков сузился. Посёлок был элитным, богатым, просторным. Люди, которые жили там любили этим хвастаться. Я собирала несколько часов, по крупинке, каждое упоминание об этом звёздном месте. И потом поняла, где же мне Шахова искать. И в посёлок пробраться сумела несмотря на охрану — главное, хотеть. А ещё знать, что богатые люди чаще всего не обращают внимания на обслугу. И поэтому куртка, на которую я собственноручно приклеила название клининговой фирмы пришлась очень кстати.

Всё это было просто. А вот длинный глухой забор был просто непреодолимым препятствием. За него меня не пускали. Я надеялась, что вдоль забора где нибудь будет дерево расти, вскарабкалась бы на него, и оттуда прыгнула внутрь. Но ни одно дерево не решилось вырасти так близко от Шаховского забора. Да что там — у него и соседей то не было. Всё они где-то далеко в сторонке стоят робко. Не видно. Один раз только за поворотом проехала машина и тишина. И сугроб, в котором я сижу. Который сначала казался мягким и не очень то и холодным, а теперь спрессовался подо мной, принял очертания моей попы и кажется глыбой льда. Очень холодно. Я специально надела утеплённые с подкладкой штаны. Очень тёплую куртку, тёплый же свитер, но я все равно неудержимо мёрзну.

Сначала меня спасал термос с горячим чаем. Чай я мелкими глоточками пила когда шла пешком. Они специально выбросили меня в стороне от общественного транспорта, чтобы я пешком шла. Я шла. И шла бы, если бы и за сто километров выбросили. Машинально ноги передвигала, ни о чем не думала, просто шла к своей дочери.

А вот потом мне оставалось только сидеть в сугробе. Термос сдался куда раньше меня — он остыл. Я ещё держалась, правда, не удивлюсь, если узнаю, что и я остыла тоже. Продолжаю сидеть только из упрямства. А ещё из любви к Дашке.

Потом стало легче. Я перестала чувствовать холод. Даже как-будто хорошо стало. И спать захотелось. Я знаю — спать нельзя. Но сопротивляться почти невозможно.

— Даша, — шепчу я, а может и думаю, ведь сил ни на что нет. — Дашка, Дарена.

Я почти заставила себя встать. Нужно встать, размяться. Меня ребёнок ждёт, а я тут вздумала в сугробе замёрзнуть. Сделала попытку. И — не смогла. Успела с тоской подумать, вот была Оля, неудачница и горе луковое, и не стало. Нелепая смерть в сугробе, ладно бы ещё пьяная была, не так обидно…

А потом появился Шахов. Он не церемонился со мной. Просто за руку взял и дёрнул меня вверх. Ноги, которых я почти не чувствовала громко напомнили о себе. Болью. Горячей, раздирающей. Он тащит меня, я пытаюсь шагать и не плакать от боли. Почти получается.

— Я не хочу вас, — сказал он, когда перестал смеяться. — Вы мне не нужны.

И смотрит. Он смотрит на меня с интересом, пусть и сам себе ни за что в этом не признается. Я знаю цену этим мужским взглядам, я умела их притягивать. Так и мужа своего притянула, на свою голову. Купился на мои длинные ноги, свежую мордашку и невинность. А я — на его обещания счастья. Мне и любовь не нужна была, где я, а где любовь эта? Я просто жить хотела спокойно…

Спокойствие купить не получилось. Но сейчас я снова готова торговать собой, и кто знает, вдруг у меня получится? Стоять мне сложно. Кровь прилила к замерзшим ногам, их сводит судорогой и колет сотней тысяч крошечных иголок, которые будто наяву впиваются в мою кожу.

Стена — мой лучший друг сейчас. Она моя опора и поддержка в прямом смысле слова. Она меня держит. Но я я отрываюсь от неё. Делаю шаг навстречу Шахову, ужасно болезненный и мучительный шаг. Сдерживая стон поднимаю руки, снимаю футболку и бросаю её на пол, между собой и Шаховым.

— И сейчас смешно? — спрашиваю я. Я знаю, что я не красива классически. Но у меня красивое тело. И то, что я родила, не испортило его, скорее придало женственности. И Шахову нравится то, что он видит, пусть он хоть обненавидится меня. — Давайте, смейтесь. Смейтесь, и смотрите на грудь, которой я вскормила дочь. Дочь, которую вы называете своей, сосала моё молоко, из моей груди.

Он отворачивается. Я выдыхаю и снова оседаю на пол — силы закончились.

— Оденьтесь, — бросает Шахов.

Я бы оделась. Я очень хочу. Мне не стыдно, плевать. Мне — холодно. Но кучка моей одежды кажется так далеко, мне ни за что не дотянуться. Он снова помогает мне, в этот раз надеть футболку. Касается нечаянно моей голой кожи и о дергивает руку. Бросает мне плед, в который я неуклюже заворачиваюсь.

Немного теплее становится только тогда, когда Шахов приносит горячий кофе. Он немного пахнет алкоголем. Каждый его глоток привносит в меня жизнь. Тепло. Начинается отходняк и снова трясёт.

— Просто разрешите мне её увидеть, — выбиваю я дробь зубами. — Пожалуйста. Не ради меня. Ради неё… Ей так страшно сейчас, я чувствую ее страх.

Шахов смотрит на меня. Интересно, был ли он когда нибудь маленьким смешным мальчишкой или родился сразу таким суровым, с прищуренным взглядом из под тёмных ресниц?