Это мы, Господи, пред Тобою…

С тех пор на глазах моих и моего мужа Леонида Польского — краеведа — «Домик» преображался, реконструировался его былой вид, создавался обширный комплекс лермонтовских мест. Имена всех, кто любовно воссоздавал славную историю лермонтовского города, не перечислить в краткой статье, но спасибо им!.. Домик все более становился одним из центров лермонтоведения — науки. Мы с мужем не пропустили ни одного «поминального» концерта перед фасадом флигелька в день гибели «царевича русской поэзии», конференций научных, привлекших таких известных ученых, как профессор В. А. Мануйлов, В. В. Жданов, И. Л. Андронников. Пятигорск и города КВМ становились не только курортами, но литературными гнездами страны.

Атмосфера «лермонтовского места» натолкнула, вслед за Е. И. Яковкиной, нас с Л. Н. Польским и примкнувшим к нам Б. М. Розенфельдом на поиски обширных связей местности Кавказских Минеральных Вод с общероссийской культурой. Так появились десятки наших статей в прессе, книги «Дорогие адреса», «Звезда с звездою говорит», готовая к изданию книга «Здесь каждый шаг — живые письмена», шла большая лекционная, телевизионная работа по увековечению памятных мест, сохранившихся или погибших на этой земле.

В это же время еще один обладатель «шестого чувства» В. В. Секлюцкий создавал мемориальный музей Н. А. Ярошенко, «из ничего» возникал Литературно-театральный музей в Кисловодске. И больно и горько видеть, что в наши дни замирает такой культурный расцвет этого уголка Кавказа, и там, где должен сохраняться самый «дух места», — Память, возникают «деловые» предприятия.

И если наш мир не взорвет сам себя своим неустройством, так хотелось бы, чтобы в будущем, завеса которого закрыта, на этом родном уголке Отечества «Домик Лермонтова» стал бы ядром, центром целого комплексного литературно-художественного музея, потому что в этих пределах нашли вдохновение и оставили след многие и многие деятели великой российской истории. Воскрешению памяти о них посвящена в печати, лекциях, беседах вторая половина моей жизни.

Уж коли не дано нам запустить фантастическую машину времени в будущее, не трудно обратить ее назад, в неистлевшую человеческую историю — в музейную тишину, в окружение вещного мира прошлых лет, веков, тысячелетий! Я хочу жить дольше, чем мой короткий век, и тогда я иду в музей и осязаю овеществленное Время. Ну разве это не Чудо?!

Любимые мгновения моего нынешнего обыденного существования — ежегодные вечерние «поминальные» концерты у входа в музей в день смерти Лермонтова. И когда в сиреневых сумерках за простенькими занавесками «последнего приюта поэта» зажигают свечи — пусть они в наше время электрические, — так и чудится, что в открытую дверь домика к нам, сидящим перед фасадом, выйдет сам прежний его обитатель, автор пророческой «Думы», и, сутулясь, печальным взором окинет собрание его почитателей, «постыдно равнодушных к добру и злу», богатых «ошибками отцов и поздним их умом»…

XII. Сорок лет спустя

Щуровский любил Лермонтова. Дирижер императорского театра, он принадлежал не богеме, а элите артистического мира, которая соприкасалась с правительственными кругами. Однако далекого от разливавшихся все шире мечтаний о политических изменениях артиста восхищала в поэзии Лермонтова не только философская глубина его поэтических раздумий, но активность протеста, непримиримость, неясные искания свободы. «Дух отрицания, дух сомнения», одинокий Ангел, восставший против небесного Владыки, сейчас облекался в формы жизненные. События первого марта в Петербурге, вознесшие на гребень дерзновения «Народную волю» и утопившие ее в крови на взлете борьбы с самодержавием, обострили восприятие богоборческой лермонтовской поэзии. И может быть потому в летний сезон этого бурного года Щуровский избрал для гастролей Кавказ, Пятигорск, где бывал прежде, и где повсюду мерещилась ему «тень поэта».

Шла сороковая годовщина со дня его гибели. Приехал сюда из Дерпта и профессор Висковатый, собиравший материал для первой научной биографии Лермонтова. Сейчас Щуровский поднимался к Елизаветинской галерее, где они с Висковатым условились встретиться.