Это настигнет каждого

Матье возился с платком долго. Тем временем его ум самопроизвольно работал со множеством незавершенных, разрозненных образов. Матье искал и не мог найти простые обобщающие слова, способы речевого соприкосновения - чтобы прозондировать или, по крайней мере, утихомирить выплескивающуюся из Гари ярость. «Непроясненное чудо речи...» - таков был один из окольных путей, по которому блуждали его мысли. Эту фразу он мысленно повторил себе раз десять или двадцать, но не нашел выхода из тупиковой сентенции. Автоматизм, вообще-то ему не свойственный... Но он не мог поцеловать Гари прямо посреди улицы; а значит, должен был придумать какие-то слова, отыскать внутренние факты, поддающиеся словесному выражению. Не мог он и использовать готовые клише, вроде: «Я люблю тебя, Гари». Или: «Я восхищаюсь тобой». Или: «Мне так грустно, что хочется умереть». Или самое худшее: «Я не знаю, как мне быть дальше». Он хотел - прежде всего - отразить в своем высказывании странность недавнего поведения их обоих. Поэтому он несколько раз тщательно одернул платок, поглядывая на взбаламученное лицо Гари. И наконец сумел из материала своих сумбурных намерений построить вопрос:

- Зачем мы делали это?

- Мы ничего не делали, - ответил Гари как бы против воли, - Это я что-то сделал, и тот другой тоже что-то сделал. Ты же оставался безучастным. Для меня было важно найти подтверждение одной мысли.

- Ну да, теперь припоминаю, - пробормотал Матье. - Ты хотел поставить какой-то опыт с шейным платком...

- Я хотел тебе кое-что доказать. Продемонстрировать очевидное. Если сунуть в рот два пальца и дунуть, получится свист. Это я и хотел тебе доказать. Что ты красив, как ангел, - с твоим прелестным лицом и прелестным брюшным прессом. Это я хотел доказать. Свидетеля хотел я найти: похотливого скупщика человеческого товара, который предпочтет тебя - мне. Как ходовой для этой страны товар ты даже лучше, чем я: вот что я хотел тебе доказать. И доказал.

- Гари, прошу тебя, ты забылся... Кричишь так громко, что каждый может услышать.

Гари замолчал. Дышал он тяжело, натужно.

- Гари, мне хочется тебя успокоить. Показать мою преданность тебе... Хоть я и не понимаю, чем ты так глубоко взволнован. Перебранка с Чужаком уже позади. Может, необдуманное...

- Я не мальчик по вызову! - вырвалось у Гари.

- Может, и среди них есть ангелы, Гари. Мы этого не знаем.

Гари сразу изменил выражение лица и голос. Теперь в нем чувствовалась внутренняя уравновешенность.

- Мы этого не знаем. Нам пока не довелось столкнуться с тем, что среди них есть ангелы. Мы страшно невежественны. Но, может, ты и прав. А если бы ты был прав... если б был прав... - тогда многое прояснилось бы.

- Прояснилось? Что ты имеешь в виду?

- Стало бы понятнее. Я мог бы, к примеру, простить тебе... рассматривать как нечто объяснимое... твое увлечение кем-нибудь из таких мальчиков...

- Но Гари - ты спятил! Как мог бы я докатиться до этого?

- Так, как вообще человек докатывается до чего бы то ни было. Я бы тебе рассказал такое... Позже, может...

- Что тебя мучает?

- Глупая была затея, вся в целом... Выставить тебя на продажу, словно мы на рынке рабов. Но я получил-таки доказательство... необходимое доказательство.

- Чужак просто без ума от светлых волос...

- Чушь! Он, как и все ему подобные, без ума от нижней половины тела. Его взгляд блуждал больше внизу, чем вверху. Он и у меня кое-что обнаружил... без особого труда, как я вынужден с сожалением признать; что, впрочем, ничего не изменило.

- Гари... Что мне на это ответить? Он принял меня за гимназиста из богатой семьи. Я сегодня надел свои лучшие ботинки... и костюм на мне новый... и пальто добротное... Все дело в одежде: ему, наверное, показалось необычным, что я по собственной склонности... а не ради заработка...

Лицо Гари опять потемнело. Казалось, из-за невыразимой мысли или какого-то ощущения. Внезапно сумятица его души прорвалась наружу.

- Я люблю тебя не за твои ботинки. Не за новый костюм и не за пальто. Я не влюблен ни в твою рубашку, ни во что-то еще, надетое на тебя... или, так сказать, приложенное к тебе; не надо мне ни твоих семейных связей, ни денег... ничего, ничего из того, что присовокупил к тебе внешний мир. Я люблю тебя... голого. Твой голый рот, голую промежность, голую грудь, твои глаза, твои волосы, твои внутренности - тебя я люблю...

Он бросил на Матье безумный взгляд.

- А ты? - внезапно продолжил он свою речь. - Любишь ли ты мою сдвинутую набекрень бескозырку и темный вихор? Мою блузу, мои матросские брюки, мое непромокаемое пальто? Любишь ли ты меня, потому что я матрос? Потому что не имею отца, а мать моя проститутка? Потому что я вышел из грязи? И ты, соответственно, думаешь, что можешь запросто меня обыграть? Ослепив своим всемогуществом?