Это настигнет каждого

- В образцы для тебя твоя сестра не годится - если я не ошибся насчет ее душевных свойств. Но меня сбивает с толку, что она так поразительно похожа на тебя внешне - неразличимо, сказал бы я, если бы у нее не развились тем временем и специфически женские формы. Поэтому мое представление о характере Ингер ненадежно. Мы с ней не говорили ни о ее детском проступке - нападении на мачеху, - ни об изгнании из родительского дома. Но я понял: она все еще смотрит на меня как на мужа своей противницы, хотя та давно умерла. Ингер намеренно избегала формального примирения со мной. Она пока не простила того, что я, как она думает, оскорбил вашу мать. И я заметил еще одну странность. Под влиянием интерната у воспитанниц ощутимо меняются врожденные социальные и нравственные навыки поведения. Окружающий мир перестает восприниматься этими детьми как нечто вполне реальное; место обычных жизненных трудностей и радостей занимает, если можно так выразиться, эрзац-реальность. Внутри интернатской ограды многие мелкие нарушения дисциплины молчаливо допускаются; другие же, более серьезные проступки воспитатели стараются скрыть; защитные факторы, действующие издалека, - благосостояние или привилегированное положение родителей - играют чудовищную роль в этом однобоко развивающемся сообществе еще не повзрослевших людей. Думаю, все девочки научились лгать и оправдывать свою ложь. Неправдивость они считают изящной маской. Они и воруют при случае. Вещи малоценные, само собой. По наглости поведения они привыкли измерять силу. Свои незрелые чувства они маскируют фривольностями - то есть имитируют наличие опыта, которого у них нет. Вместе с тем они культивируют в себе самосознание, свойственное высшим сословиям, отчего их естественная натура подавляется. Смех их неискренен, а эмоции преувеличенно театральны...

- И ты уверен, что все это действительно наблюдал? -спросил Матье, чувствуя себя крайне неловко.

- Я, может, немного сгустил краски. Но тамошняя среда мне в самом деле совсем не понравилась.

Матье молчал. Прошелся по комнате. Потом наполнил бокалы, один протянул отцу и выпил свой, забыв чокнуться.

- В день свадьбы ты был за столом со всеми. Сидел напротив меня. Думал о чем-то своем. Побледнел... - Клаус Бренде сказал это, чтобы втянуть Матье в разговор. Он не сразу добился желаемого, - Твоя мачеха украсила волосы фиолетовыми лентами, чтобы скрыть марлевую повязку.

- Получилось подобие тюрбана, - сказал Матье, вспомнив тот головной убор. И продолжил:

- Я слушал речи, которые произносились в вашу честь. Каждая перемена блюд сопровождалась речью кого-то из приглашенных. Всего одиннадцать перемен - самый длинный обед, на котором мне довелось присутствовать. Обращения к вам были хорошо продуманны и достаточно кратки, чтобы гости не заскучали. По сути, варьировалась на разные лады только одна тема: что дом... этот с таким вкусом обустроенный дом... этот дом, благословенный всеми благами земного мира... этот дом влиятельного человека. .. этот дом, где растут двое детей, подающих большие надежды... этот благополучный дом... снова обрел хозяйку... а оставшийся в одиночестве суверенный глава пароходной компании и королевский торговый агент нашел себе спутницу жизни.

- Да, все выступавшие хорошо подготовились и говорили очень лестные вещи, - сказал Клаус Бренде. - Даже министр торговли не поскупился на высокие слова. А что думал об этих славословиях ты? Вот что мне хотелось бы знать.

- Мои мысли? У меня их не было; или разве что совсем пустяшные. Я находил, что господа в своих утверждениях правы. Постепенно - поскольку я понемногу отхлебывал от разных вин - голова у меня разгорячилась; мне казалось, праздник вполне удался. Позже я принимал поздравления от инженеров-кораблестроителей, министров, государственного прокурора, начальника полиции, принца Кнута[60], директоров Торгового банка, чиновников Верховного суда, депутации Восточно-азиатской компании, амтмана Хиллерода[61] и многих других. Я не понимал, что в моем лице они приветствуют, так сказать, престолонаследника - будущего главу большого торгового флота. Но в своем легком опьянении я смутно грезил о славе, о власти... и вел себя очень высокомерно.

Клаус Бренде посмотрел на сына с неудовольствием. Он чуть было не сказал, что Матье мог бы и воздержаться от насмешек.

- Через несколько месяцев разразилась катастрофа. - Это он произнес вслух.

- В марте, - уточнил Матье.

- Да, то был необычайно штормовой март, - сказал директор пароходства.

- Хочешь и об этом поговорить? - спросил Матье.