Это называется зарей

Осушив стакан, он заказал еще один. Капельки пота блестели на его висках. Валерио задавался вопросом, почему он сидит с этим парнем? По правде говоря, по дороге у него возникло смутное подозрение. Может, это очередная хитрость Фазаро? «Он подослал ко мне этого типа, чтобы заставить меня проговориться. Он знал, что я уезжаю около десяти часов». Однако, по зрелому размышлению, что-то тут не клеилось. Впрочем, Казелла уже не представлял собой никакой опасности. Этот третий стакан виски должен был доконать его. Часы показывали четверть первого. Вскоре появится «Портичи». И так как Казелла вцепился в его плечо, Валерио увлек его в глубь бара, и репортер покорно дал себя увести. Они сели в узкие кресла, обтянутые синим бархатом. С правой стороны на плохо освещенной стене какой-то художник довольно искусно воспроизвел картину Тициана. Пока Казелла освобождался от шляпы и фотоаппарата, Валерио заинтересовался одной из фигур картины. То был портрет молодой девушки с серьезными глазами и удивительной белизны широким лбом, она напоминала Клару. Девушка с понимающим видом ласково смотрела на него. Предстояла еще одна битва, и начнется она, как только приедут Анджела и ее отец. Что ж, он готов. Вот только в данный момент на него напало что-то вроде лени, не хочется двигаться, выходить на набережную. Пока у него будет возможность сидеть тут в углу бара, равновесие сохранится. Клара смотрела на него. «Я готов», — снова подумал он. Но существует еще и Сандро, засевший где-то в глубине его существа, в самой плоти, словно раковая опухоль. К счастью, Казелла, проглотив последний глоток спиртного, опять принялся разглагольствовать.

— Но нас снова ждет война, доктор! Вечные войны! И знаете почему?.. Тсс! Дайте я вам объясню. Мы можем еще выпить! Нет! Отказ? Тем хуже. А пойло между тем роскошное!

Он слегка распрямился в кресле. Щеки его покраснели. Широкий рот рассекал лицо, словно рана.

— Нас ждет новая война, потому что миром правят одни мужчины! А точнее говоря, самцы! Не знаю, сумел ли я выразить свою мысль…

Он помахал рукой, будто подавая сигнал бедствия.

— Женщина, доктор, никогда в этом не участвует. Я хочу сказать… В отношении войны, политики, организации общества, революции бал правят мужчины! Так-то вот! Женщина — это, как правило, скотина для удовольствий, машина для производства ребятишек либо служанка с добрым сердцем! Секс, чрево или руки рабыни — все зависит от желания хозяина! Так-то вот! Я говорю, не было бы больше войн, если бы мужчины не оставались все время одни, сдвигая свои большие упрямые головы или сталкиваясь, словно звери на арене! Когда же они возвращаются к своим женщинам, то для того лишь, чтобы невзначай сделать им ребенка или ласкать их, будто уличных девок! Вы не потеряли нить моих рассуждений?

Откинувшись назад, он поднял палец, требуя внимания, и закрыл один глаз. Другим же, светлым и проницательным, пристально смотрел на Валерио.

— Не было бы больше войн, если бы мужчины любили женщин так, как они того заслуживают! Если бы между теми и другими существовал чистый союз, тот, что озаряет вас, вовлекает в общую жизнь вселенной и приближает вас, именно вас, к Богу! Греки это понимали! Вы согласны? А дети? Детей не выбрасывали бы на эту землю в результате какой-то постельной связи! Они бы не были ужасной случайностью, следствием скотского совокупления, а становились бы возвышенным, божественным творением, исполненным совершенства произведением, даром во славу Господа, светочем вечной жизни!

Он умолк и вытер красные губы. Валерио с удивлением слушал его. Этот бред был своего рода предостережением. Он доходил до самого сердца, заставляя его чаще биться. Лицо Казеллы отражало теперь бушевавшую в его душе бурю. В глазах вспыхивали молнии и какая-то затаенная боль.

— Я не… знаю… сумел ли правильно выразить свою мысль, — пробормотал он, глядя на доктора с истинной тревогой.

— Ну конечно, — буркнул в ответ Валерио.

И будто воодушевленный его словами, Казелла заговорил снова, но на этот раз с меньшим пылом, словно какая-то пружина в нем растянулась и ослабла.

— Вряд ли я открою вам что-то новое, доктор, но женщина дарует любовь, жизнь! Она воплощает в себе и любовь и жизнь! Нам надо обожать ее! Так-то вот. А не обращаться с ней, как мы это делаем. Она ближе к Господу Богу, чем мы! Вспомните о греках! Любовь для них была священна! Вспомните «Пир» Платона, слова Диотимии [25]! Так о чем это я говорил? Ах, да, женщина — это одновременно и Афродита, и Мария! Так-то вот! Жизнь и спасение! Плодоношение и искупление! Но мужчины предаются своим безумствам! Это они решают начать войну! И сегодня ничто не в силах их остановить: они тысячами убивают женщин, тысячами убивают детей! Они добавляют столько ужасных несчастий к этой жалкой земной жизни. Как будто и без того смерть не ждет нас в конце! До чего же все это омерзительно! Возмутительно. Ну что еще?

Он умолк, бросив вокруг растерянный взгляд.