Это не моя жизнь

– Ничего не помню, понимаете?

– Пытаюсь понять.

То ли она почувствовала в бригадирше родственную душу, то ли просто накатило отчаяние, но Акулину понесло:

– Коров как доить, это ерунда. Я мужа не помню, свекровь, дочуру свою – Нинку, и ту забыла! Чуть не померла ведь я, Эми… Эмилия Филиппо… Филимоновна.

– И говоришь ты совсем не так, как раньше, и ходишь, и смотришь. Тебя не подменили там случайно? Ты как другой человек!

– Другой… Совсем другая! – закивала головой Акулина, чтобы скрыть смущение.

– Ежели так, то я быстренько тебя в курс дела введу! – улыбнулась бригадирша, оглянувшись, не подслушивает ли кто. – Хоть что-то должна помнить! Разве не так? Истинная доярка всегда мечтает о большом молоке! Высокие удои зависят от таких факторов, как обильное кормление животных, полноценные рационы. Огромное значение имеют и заботливое обращение с ними, содержание их в чистоте, в сухих помещениях… и от ежедневных прогулок, естественно.

Интонация, с которой Эмилия Филимоновна «доводила» до Изместьева прописные «молочные» истины, зародила в подсознании доктора чувство стыда: да как он посмел выбрать ещё какую-то профессию кроме как… Сразу же после окончания школы… На всю оставшуюся жизнь… Только в дояры! В смысле, в доярки.

Он даже опустил глаза.

– Операторам машинного доения, – заученно продолжала лекцию бригадирша, – поручена, пожалуй, самая ответственная операция в производстве молочной продукции. Доить коров надо уметь. Способ извлечения молока из молочной железы влияет на уровень её секреторной активности: при сосании выше, чем при доении, при ручном доении выше, чем при машинном.

– Дак ежели при ручном выше, – зачем-то ухватился за только что услышанное Известьев, сам прекрасно понимая неправоту, – на фига тогда все эти машины?

Он думал, что бригадирша не выдержит и покрутит пальцем у виска, но произошло обратное. Полное лицо расплылось в улыбке:

– Вот! Теперь я вижу прежнюю Акульку – любознательную, болтливую, работящую, – при этом наставница даже похлопала доярку по плечу. И – перешла на «сурьез»: – Затем, дорогуша, что принятая в мае тысяча девятьсот восемьдесят второго года «Продовольственная программа» предусматривает интенсивное развитие агропромышленного комплекса страны и, как следствие, обеспечение растущих внутренних потребностей в продовольствии, в том числе и в молочке…

– Это понятно! А кто обеспечит молочком мою Клавочку-кровиночку? – Акулина решилась нанести сокрушительный удар по партийной подкованности бригадирши. – Я ведь тоже кормящая, та же корова. Как и эти…

«Кормящая» сделала широкий жест рукой, уловив при этом мелькнувшее в глазах Эмилии Филимоновны сочувствие.

– Подожди, кстати! Эт-то кто ж тебя сюда определил, сердешная?!

– Кто-кто?! – почувствовав, что ещё немного, и слёзы хлынут «через край», Акулина развела руками. – Муженёк, Федечка… Чтоб его!..

– Ну, я с ним поговорю! – пообещала наставница. – Ты вот что! Сейчас ступай домой, корми дитя и ни о чём не беспокойся. Уж я с ним поговорю! Я знаю, как твоего Федунка приструнить! Он у меня знаешь, где?

При последних словах пальцы бригадирши сжались в такой заскорузлый кулак, что Изместьев невольно ушёл в глухую защиту.

* * *

Крик дочери Акулина услышала задолго до того как добралась до калитки забора, что окружал её избёнку. Клаве явно чего-то недоставало. Нина сидела на печке и плакала. Видимо, получила от отца за неумение справиться с младшей сестрёнкой.

Перепеленав и накормив дочь, Акулина вышла к подвыпившему супругу.

– Чевой-то раненько ты, советская доярка, л-ля! – держа в руке стакан с мутным пойлом, Федунок так же мутно улыбался. – Як там на продовольственном фронте? А?

– Тебе привет от Эмилии Филиппо… Филимоновны.

Стакан в руке Федунка дрогнул. Мутная жидкость, распространяя смрад, растеклась по столу, но муженёк этого не заметил.

– Милька? А что Милька?! Ты, Кульк, не думай, это…

Глядя на туго соображающего супруга, Акулина схватила с полатей подвернувшийся старый валенок и, не раздумывая, огрела мужа по голове. Раздалось гулкое «пох!», словно в черепе у него было так же пусто, как и в валенке.

– Ей-богу, Кульк, не было ничего! – заорал оглушённый Федунок, пытаясь прикрыться руками; стакан был брошен на пол.

– Это тебе за Мильку! А вот это за Клавку! Это за Нинку…

Удары сыпались на пьяную голову один за другим. Опомниться Федунок не успевал.

– Завтра же поеду в город. И тебя не спрошу! – сообщала Акулина между ударами. – А я думаю, чего это он отдельно спать лёг, блудовик? Отродье! Чтоб деньги на столе утром лежали! Куролесник!

– Зачем тебе в город-то? – слегка трезвея, поинтересовался муж и, наконец, перехватил руку с занесённым валенком. – Недавно ить оттуда!

– Нинке одежда нужна, учебники! Ей учиться надо, изверг! Алкоголик хренов!

– Лады, – по-лошадиному головой мотая, согласился Федунок. – Езжай, раз надо. Деньги в шкафу возьми сама. Сколько надо, стока и возьми, ладноть…

Обрадованная Нина спрыгнула с печи, захлопала в ладоши. Когда к ней подошла мать и обняла, девочка прошептала на ухо:

– Я, правда, пойду в школу?