Я открыла глаза и вновь повернулась к Хелен:
– Понимаешь, Джил все еще в коме. И окно коттеджа заколочено. Я об Эмме, моей подруге, – я тебе о ней говорила. У нее сейчас действительно нелегкие времена… – Резко выдыхаю, а Хелен протягивает свою руку к моей. – И вдобавок ко всему этому Марк все настойчивее и настойчивее говорит о переезде. Мы об этом много спорим. Практически постоянно.
– Ладно, с меня достаточно…
– Ты о чем?
– Идем. Одевайся. Тебе нужен свежий воздух, а собаки, наверное, совсем засиделись. – Хелен допила остатки кофе и встала, лучезарно улыбаясь. – По дороге мы зайдем к этому милому мяснику, которого ты мне показывала в прошлый раз, и купим тебе настоящего мяса.
– Настоящего мяса?
– Да. Я же знаю, к чему ты приучила свой желудок. Вся эта рыба на пару и тушеная курица… Именно поэтому ты ощущаешь подавленность. Хороший стейк или кусок оленины вернут тебя к жизни. Кстати, я слышала, что в этом случае хорошо помогает мясо страуса. В нем мало жира, но готовить его надо уметь. Тебе необходимо железо.
Я почувствовала, что мне хочется одновременно и смеяться, и плакать. Взглянув на Хелен, я это поняла. И она тоже поняла это. И мне было радостно от того, что, глядя не отрываясь друг на друга, мы с ней не чувствовали необходимости во всеуслышание кричать о том, насколько важен для нас этот момент.
– Я не ем страусов, Хелен.
Глава 25
В недалеком прошлом
Эмма смотрела на фотографию, сделанную во Франции. Тео лучезарно улыбается на фоне яхт в марине[68]
, находившейся минутах в пятнадцати от дома ее матери.Фото висело на доске на кухне, держась с помощью магнита в форме звезды, и женщина переводила взгляд с этой желтой звезды на коричневые доски, которыми было забито кухонное окно. Натан договорился с кем-то, так что скоро должны прийти и вставить стекло. Какой-то разнорабочий, которого он знал по пабу.
Мысли о Натане вызвали у Эммы уже привычные противоречивые ощущения. Он становился слишком прилипчивым. Это был один из периодов цикла, к которому она уже давно привыкла. Натан постоянно говорил ей, какая она необыкновенная. И насколько ему нравится то, как она удивительно спокойно относится к Тео, – никакого чрезмерного опекунства. «Никакого сюсюканья, как у других женщин. Я не шучу. Ты совсем не похожа на других, Эмма…»
И пока самой Эмме их отношения понемногу начинали надоедать – как в постели, так и вне ее, – он, напротив, с каждым днем увлекался ею всё сильнее. Постоянно висел с ней на телефоне…
Именно от Натана она узнавала все последние сплетни в Тэдбери. Именно его выводило из себя, что полиция не только копалась в ее финансах, но и, по-видимому, интересовалась тем, как она проводила время во Франции. Говоря об этом, он кипел от возмущения («У нас здесь что, полицейское государство?»), и Эмме приходилось изо всех сил скрывать охватывавшую ее панику, вместо того чтобы просто успокоить любопытство Натана по поводу Франции, как она это сделала в случае с Софи. Рассказав ему лишь самое главное. О раке матери. Об их непростых взаимоотношениях…
Эмма протянула руку и сняла фото с доски. С момента провала затеи с детским садом и последовавшей за ним ссоры по поводу фото в ее телефоне Тео не сказал ей ни слова. Более того, он вообще ни с кем не говорил, за исключением Бена, да и с тем только изредка обменивался парой слов. Наказание молчанием.
Эмму это не слишком волновало, но другие люди начинали почем зря возникать по этому поводу. Натан требовал обратиться к доктору, что, естественно, было исключено.
Анкеты. Вопросы.
«Нет».
Эмма внимательнее присмотрелась к фотографии, которую теперь держала в руках. Она хорошо помнила тот день, когда сделала ее. Тео настаивал на том, чтобы его сфотографировали на фоне яхты с желтыми и белыми парусами, и в конце концов она сдалась, потому что люди стали обращать на них внимание. Небольшая группа туристов ждала, чтобы сделать свои собственные фото. Тео любил эту яхту, потому что ее владелец прикрепил в качестве талисмана плюшевого мишку на штурвал. Его было видно через переднее стекло кабины. Тео нравилось думать, что яхтой управляет медвежонок.