Они с сыном посещали марину каждый день после ланча, пока сиделка охраняла послеполуденный сон ее матери. Эмма вспомнила приступ паники, который почувствовала, прибыв во Францию, – впервые оказавшись с Тео один на один после полутора лет, проведенных им с няней Люси.
А еще Эмма помнила то сильнейшее смятение, которое охватило ее, когда она узнала, что мать больна раком. Подруга матери позвонила ей в Манчестер. Одному богу известно, где она отыскала телефон Эммы. Может быть, в вещах матери?
Эмма не видела мать с момента похорон бабушки, когда обе они стояли вызывающе далеко друг от друга перед крохотной церквушкой в Кенте. Рядом расположились небольшая группа рабочих с фермы и с десяток цыган, болтавших и куривших в ожидании катафалка с телом.
Всё было организовано Эммой так, чтобы как можно сильнее досадить матери, включая большую корзину с яблоками на крышке гроба, – она вызвала слезы у тех, кто знал любовь бабушки к садам Кента, тогда как ее мать только слегка покачала головой, словно была окончательно добита этим прощальным «пальцем», продемонстрированным всем собравшимся[69]
.История отношений ее матери с бабушкой была так же хорошо задокументирована, как и спорна. Эмма отдавала предпочтение версии бабушки, и не в последнюю очередь потому, что версия эта больше соответствовала беспорядочной жизни, которую та вела.
С возрастом Эмме стали доступны только отдельные части головоломки, которую представляла собой необычная история ее семьи. Версия Клэр, ее матери, рассказывала о суровом и тяжелом детстве, проведенном в традиционном цыганском таборе. Бабушка Эммы, Дотия, выглядела настоящей злодейкой – упрямой и зашоренной цыганкой, которая слишком боялась влияния внешнего мира, чтобы разрешить своей дочери посещать школу.
Мать Эммы рассказывала ей, как умоляла отпустить ее в школу, потому что устала от издевательств
Клэр утверждала, что отношения с матерью полностью разладились после того, как ее отец погиб в дорожной аварии. Вместе с еще несколькими цыганскими семьями они продолжали бродить по Кенту, перебиваясь сезонной работой, но, несмотря на частые визиты в табор представителей местных властей, ей так и не разрешили пойти в школу.
Дотия любила эту тяжелую физическую работу, и в особенности ее влекло к фруктовым садам, где она могла назвать сорт любого яблока. Мать же Эммы все это ненавидела.
По версии Клэр, произошло следующее: в один из сезонов в центральном Кенте она сблизилась с дочкой фермера, которую звали Лили. Девочка тайно учила Клэр читать. Когда цыгане стали задумываться о том, чтобы поменять место стоянки, Клэр стала умолять, чтобы ей позволили ходить в школу вместе с Лили. После нескольких крупных скандалов Дотия неохотно согласилась, уверенная, что всё это – мимолетное увлечение дочери. Но это было не так. Когда табор снялся и вернулся в Эссекс, чтобы провести там зиму, Клэр отказалась ехать с ними. Насильно скрученная двумя своими дядьями, она так и не покорилась и через двадцать четыре часа сбежала на ферму. Это повторилось еще дважды, прежде чем вмешалась семья фермера, – они предложили оставить Клэр у них на зиму, чтобы она могла продолжить учебу вместе с Лили.
И вот в этом месте версии резко расходятся. Клэр утверждала, что мать так никогда и не вернулась за ней и что семья Эшфордов позволила ей вырасти на ферме, не удочерив ее официально, а неофициально прикрывая от любопытных чиновников из социальных служб. Она много работала, получила университетский грант и работу в городе, где и встретила своего будущего мужа Алана, отца Эммы.
Вначале он был очень успешным человеком, и их совместная жизнь протекала счастливо. Потом пристрастился к азартным играм, и Клэр, которая никогда не забывала о своем нищем детстве, наняла адвокатов, чтобы заморозить его счета, и подала на развод. После его завершения они с Эммой, крайне недовольные друг другом, продолжили жить в Суррее – Эмма постоянно обвиняла свою мать в их ухудшившемся финансовом положении.