Это не сон

«Вы имеете право это знать, Джил. Если б я была на вашем месте… И если б меня так унизили… Вытерли об меня ноги… Вы же – кормилец в семье, в то время как он… Я не знаю, что бы я сделала…»

На суде зачитывали отрывки из дневника Эммы, который извлекли из ее компьютера. «Туповатая Софи» – вот как она меня называла. А Натан? Оказалось, что она сама разбила кирпичом свое окно, чтобы привязать того покрепче. Странная и пугающая логика: «Если к А прибавить Б, то… я сделаю вот это». Эмма сцепилась с Энтони на ярмарке, но не шантажировала его, поскольку оказалось, что он разорен. Меня в Корнуолле она преследовала, по-видимому, для того, чтобы послать Марку мои фото как угрозу, но передумала, испугавшись, что тот может передать их в полицию. А когда Марк стал тянуть время, Эмма, находясь под прессом банков и ростовщиков, взбесилась и потеряла терпение.

«Это не моя вина. Мои деньги у Тео… МОИ ДЕНЬГИ!»

Согласно ее компьютеру в последний момент она искала места с открытой водой в Дартмуре. Глубокие пруды. Изолированные от остального мира. Иногда Бен просыпается от ночных кошмаров.

«Она везла нас плавать, мамочка… Говорила, что для тебя это будет сюрпризом. Что она научит меня плавать…»

У меня тоже бывают кошмары, во время которых я вижу, как Эмма ведет мальчиков к воде, а я кричу им, чтобы они бежали. Бежали без оглядки… А потом она уговаривает их идти на глубину или просто толкает их туда, и я кричу еще громче, но мои слова остаются неслышными… И я задерживаю дыхание и начинаю считать.

«Как долго вы продержитесь?»

Я пережила период, когда моим главным желанием было понять, как человек может быть настолько порочным. Настолько сумасшедшим. То есть я хочу сказать: какой смысл было причинять вред Бену? Наказать Марка за то, что тот не смог заплатить? Но как можно было всерьез надеяться, что удастся выйти сухим из воды? Правда, такие попытки понять в конце концов оказываются тщетными и превращают человека в своего рода сумасшедшего. Я разыскала мужчину, с которым она жила в Манчестере.

«Вначале она очень возбуждала, – сообщил он мне. – Вся такая порывистая… Заставила меня поверить, что я у нее – единственный. А потом стала красть у меня. Однажды ночью я проснулся, а она просто сидела рядом и смотрела на меня этим своим действительно жутким взглядом».

Потом этот мужчина писал мне письма. Бесконечно длинные. Напыщенные, полные обид, в которых все еще продолжал накручивать сам себя. Он писал, что не только чувствует себя идиотом, но и очень испуган. Что она так легко обвела его вокруг пальца. Ведь всё получилось так естественно…

«Она говорила, Софи, что у нее еще ни с кем в жизни не было так, как со мной. И я ей верил».

В конце концов мне пришлось позвонить ему. И жестко поговорить.

Хорошенького понемножку.

В передаче, посвященной открытию объездной дороги, показали архивные кадры того, что произошло с мальчиками. Мне пришлось выключить телевизор. И отключить антенну, чтобы дети не могли это увидеть.

Тео об Эмме рассказал Марк. Сама я не смогла этого сделать.

Они позвонили нам домой незадолго до того, как мальчиков выписали и я увезла их в Корнуолл, – после операции у Эммы развилось какое-то неожиданное осложнение. Отказали легкие. И она умерла. Так что администрация больницы разыскивала ее родственников – кого бы предупредить…

* * *

Боже мой, что бы я делала без Хелен! Ее друг Патрик – детский психиатр на пенсии – приехал в Корнуолл, чтобы спасти нас. Оказалось, всё, что бы я ни делала с Тео, было абсолютно неправильно. Я слишком настойчиво пыталась заставить его говорить. Уговаривала и упрашивала. Притворялась, что не понимаю его кивков и жестов.

«Пожалуйста, Тео. Прошу тебя, поговори со мной».

Но избирательный мутизм не так просто поддается лечению. Дети обычно настолько нервничают, что боятся услышать звуки своего собственного голоса. А моя настойчивость лишь усложняла ситуацию.

«Просто любите его, – посоветовал мне друг Хелен. – Притворитесь, что вам всё равно, будет он говорить или нет. Снимите с него этот гнет. И уделяйте ему столько времени, сколько потребуется».

Просто любите его…

Я смотрю сейчас на него, сидящего возле бассейна. Я люблю его всем сердцем. Не верится, что когда-то я сомневалась, смогу ли полюбить его. Но это чистая правда: изначально я оставила Тео с нами не потому, что он был сыном Марка, а потому, что мне было его невероятно жалко. Потому, что я не смогла бы пережить пересуды окружающих, если б позволила увезти его.

Мне кажется, я думала тогда, что, когда он немного подрастет, Марк увезет его в Лондон. И найдет ему няню…

Но у детей, лишившихся матери, в глазах появляется непереносимая боль, она проникает вам глубоко в сердце и сжимает его так сильно, что невозможно дышать.

И в конце концов Тео заговорил именно со мной. И по утрам забирался ко мне в постель, весь дрожа и цепляясь за меня.