...Это не сон! (сборник)

Однако и на берегу не обнаружил он следов Ромеша. Узнав, что несколько минут тому назад ушел поезд в Калькутту, Окхой решил, что Ромеш заметил его вчера на платформе, когда он спорил с железнодорожником, разгадал его намерения и, вместо того чтобы ехать в деревню, с утренним поездом вернулся в Калькутту. А если человек задумал скрыться в Калькутте, разыскать его там – задача нелегкая.

Глава 22

Целый день метался Окхой по Гойялондо и только вечером уехал с почтовым поездом в Калькутту. Утром прямо с вокзала он отправился на квартиру Ромеша в Дорджипаре, но дверь оказалась запертой; он узнал, что сюда никто не возвращался.

В Колутоле он тоже не нашел Ромеша. Тогда, придя в дом Онноды-бабу, он объявил Джогендро, что Ромеш сбежал и ему не удалось его задержать.

– Как все это произошло? – спросил Джогендро.

Окхой рассказал всю историю своих странствий.

Известие о бегстве Ромеша подтвердило подозрения Джогендро.

– Но все твои доводы совершенно бесполезны, – заметил Джогендро. – Не только Хемнолини, но и отец твердит одну и ту же глупость: он не перестанет верить Ромешу, пока не услышит все из его собственных уст. Приди сейчас Ромеш и заяви, что в данный момент ничего рассказать не может, отец и тогда, ни минуты не задумываясь, согласится на его свадьбу с Хемнолини. Вот до чего дошло дело! Они поставили меня в ужасное положение. Отец не желает, чтобы дочь страдала, а Хем, видимо, скоро заявит: «Все равно выйду замуж только за него, пусть даже он женат». Возможно, что отец согласится и на это. Теперь, как видишь, нам остается одно: любым способом как можно скорее выудить у Ромеша признание. Ты, Окхой, ни в коем случае не должен терять надежды. Я и сам принял бы участие в этом деле, но не могу придумать ничего подходящего, разве что подраться с ним. Ах да, ты, кажется, еще не умывался и чаю не пил.

Умывшись, Окхой уселся за стол и, медленно прихлебывая чай, начал размышлять. В это время в комнату вошел Оннода-бабу, ведя за руку дочь. Увидев Окхоя, Хем немедленно повернулась и вышла.

– Как Хем несправедлива! – раздраженно заметил Джогендро. – Ты не должен потакать ее выходкам, отец, надо заставить ее вернуться. Хем! Хем!

Но Хемнолини уже была наверху.

– Джоген! Ты только портишь мне все дело, – заметил Окхой. – Не говори ей обо мне ни слова. Время – великий исцелитель, а насилием можно все погубить.

Окхой допил чай и ушел.

Окхоя нельзя было упрекнуть в недостатке терпения. Он научился не отказываться от задуманного, даже если обстоятельства складывались против него. Не в его характере было горячиться. Не принадлежал он и к числу обидчивых, которые каждую минуту готовы рассердиться и уйти прочь. Ни оскорбления, ни неприязнь его не смущали. Словом, он был человеком поистине выносливым и терпел все решительно.

Когда Окхой ушел, Оннода-бабу снова привел Хемнолини к чайному столу. Румянец сбежал с ее щек, под глазами легли темные тени. Она не решалась взглянуть на Джогендро, зная, что брат зол и на нее, и на Ромеша и сурово их осуждает.

Любовь еще поддерживала в Хемнолини веру, но девушка не могла оставаться глухой к голосу рассудка. Еще вчера она показала Джогендро, как безгранично ее доверие к Ромешу. Но, оставшись темной ночью в спальне наедине со своими мыслями, Хемнолини утратила покой. Действительно, поведение Ромеша с самого начала не поддавалось никакому разумному объяснению. Всеми силами Хемнолини старалась не допустить сомнения в крепость своей веры, но они громче и громче стучались в стены этой крепости.

Как мать, защищая от смертельной опасности дитя, обеими руками прижимает его к груди, так и Хемнолини изо всех сил старалась удержать в сердце доверие к Ромешу, уберечь его от всех нападок. Но, увы! Силы порой изменяют нам!

Эту ночь Оннода-бабу провел в комнате рядом со спальней Хемнолини. Он слышал, как беспокойно ворочается дочь, и то и дело заглядывал к ней.

– Тебе не спится, дорогая? – спрашивал он.

И неизменно получал ответ:

– А ты почему не спишь, отец? Я уже засыпаю… сейчас усну!

На рассвете Хемнолини поднялась на крышу. Все двери и окна в квартире Ромеша были закрыты.

Медленно вставало солнце. Этот вновь загоравшийся день вдруг показался девушке до того тусклым, лишенным всяких надежд и радостей, что она присела в уголке и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Никто не придет теперь к ней, некого ждать к чаю. Нет даже радостного сознания того, что близкий ей человек находится рядом, в соседнем доме.

– Хем! Хем!

Хемнолини поспешно встала, вытерла глаза.

– Что, отец? – откликнулась она.

Оннода-бабу подошел к дочери и, ласково поглаживая ее по спине, сказал:

– Сегодня я поздно проснулся.

Всю ночь Оннода-бабу не мог сомкнуть глаз, сон бежал от него, и он задремал лишь под утро. Но как только солнечные лучи коснулись его глаз, он быстро встал, умылся и отправился проведать дочь. Комната ее оказалась пуста. Тогда он поднялся на крышу. При виде одинокой Хемнолини сердце Онноды-бабу больно сжалось.

– Пойдем пить чай, дорогая! – сказал он.