Это не учебная тревога (ЛП)

Мы добегаем до стадиона. Он открыт, но не видно ни одного инфицированного. Однако я слышу девчонку за своей спиной, и она уже близко, она быстра, очень быстра.

Она кидается на меня, и мы обе грохаемся на асфальт. Я ударяюсь об него головой, и, кажется, слышу треск. А затем ощущаю себя так, словно нахожусь под водой: всё видится странным и отстраненным. Я переворачиваюсь — медленно, болезненно — и утыкаюсь взглядом в молочно-белую радужку глаз, белки которых пронизаны красными капиллярами. Девчонка у меня в глазах двоится, троится. На меня снисходит спокойствие. Девчонка облизывает губы. Я закрываю глаза.

Вот и всё. Наконец-то.

Ушей достигает звук чего-то раскалывающегося, и еще один, и еще, и еще. Что-то трескается и ломается. Сначала я думаю, что это я, что, умирая, мы раскалываемся на миллион кусочков, но затем я ощущаю на себе влагу, липкую и неприятную. А потом вес мокрой мертвой девчонки.

Райс подхватывает меня под руки и вытаскивает из-под нее. Моргнув, я сосредотачиваю взгляд и вижу: голова девчонки раздроблена, и я забрызгана ее мозгами и кровью. Затем я уже стою, но не ощущаю под собой ног. Райс тащит меня за руку, и я, запинаясь, иду за ним. Всё стало серым.

— Давай же, ты справишься, — подгоняет меня Райс.

Вокруг нас тишина, но он двигается так, словно нас всё еще преследуют. Ноги подгибаются, и я падаю. Я не могу дышать. Райс снова поднимает меня, обхватывает рукой за талию, и мы, спотыкаясь, идем к двери в библиотеку. Он стучит в нее кулаками, а я оседаю на колени.

— Откройте дверь! Откройте эту долбаную дверь!

Часть 2

Глава 1

Иногда я бываю храброй. Как в ту ночевку у Грейс. Я пошла к ней без разрешения, зная, что потом мне достанется от отца, но я готова была к его гневу — так мне хотелось испытать что-то хорошее, то, от чего у меня останется приятное и принадлежащее только мне воспоминание. И оно было приятным. Я сказала Грейс, что мне понравилась ее семья. Она заметила, что я часто смотрела на ее родителей. А мне просто было непривычно видеть вместе чьих-то маму и папу. Было бы привычно, наверное, если бы я больше смотрела телевизор, но это всё равно было бы не по-настоящему. А когда это по-настоящему и прямо перед тобой — двое счастливых, любящих друг друга людей, семья — это намного лучше того, что показывают по ТВ. На один день я стала частью этой семьи. Лили страшно разозлилась на меня за это. Но я не жалею. Я была храброй. Я даже пыталась уйти из дома. За недели до того, как всё рухнуло, я по нашему с Лили плану собрала сумки со своим добром и поставила их у двери. Понятия не имею, как об этом узнал отец, но он узнал, и так взбесился, что некоторое время я не показывалась в школе и сидела дома, пока не сошли синяки. Он впервые потерял над собой контроль настолько, что бил меня по лицу. Я снова пыталась уйти, но Лили забрала все таблетки с собой.

И я снова пыталась…

Когда Райс впихивает меня в дверь школы, я нахожусь в каком-то странном, отрешенном состоянии и будто смотрю на всё происходящее со стороны. Не знаю, как у меня так получилось. Но хотелось бы знать. Меня затаскивают сначала в раздевалку, потом — в душ. Даже шок от хлынувшей на тело ледяной воды не выводит меня из своеобразного ступора. Я отстраненно наблюдаю за тем, как меня моют и оттирают. Они всё спрашивают Райса, укусили ли меня, не превращаюсь ли я. Райс отвечает: «нет», но предупреждает, чтобы они были осторожны и что нужно сначала отмыть с меня всю кровь, чтобы уж точно убедиться.

Они держат меня в душе целую вечность. Пока мои губы не синеют, вода не становится чистой и Кэри не берет меня за руку, чтобы вправить плечо. Последнее вырывает меня из необычного оцепенения. Слишком больно это и слишком знакомо. У меня бывало вывихнуто плечо. Отцом. Он постоянно смотрел по ютубу разные видео, как и что вправлять, чтобы нам не пришлось ездить в больницу. Так что я знаю, что меня ждет. Еще больше боли. Я так сжимаю зубы, что они чудом не крошатся. Кэри успокаивающе твердит: «всё хорошо, всё хорошо» — но мне не хорошо, мне плохо, а потом он дергает мою руку и всё заканчивается. Я закрываю глаза а, открыв их, вижу мир словно через искривленное стекло. Поначалу я даже не осознаю, где нахожусь, а затем вспоминаю. В школе.

Но где именно?

Сердце неистово бьется. Я трогаю лоб. Голова чем-то небрежно обмотана. Я моргаю, чтобы зрение прояснилось, и понимаю сразу несколько вещей. Я лежу на кушетке в медицинском кабинете, укрытая покрывалом, с перевязанной головой, в колючем длинном свитере — не моем! — в который не помню, когда переодевалась. Не знаю, что меня тревожит сильнее — что кто-то меня переодел или что у меня всё болит. Кости ломит, кожа саднит. Я пытаюсь успокоить себя тем, что подобные ощущения мне не в первой. Какую только боль я не испытала за всю свою жизнь. Пульс замедляется. Я осматриваюсь. Дверь широко открыта, коридор пуст. Сколько сейчас времени? В комнате достаточно светло. Полдень.

Я медленно, осторожно сажусь.

— Всё еще здесь.