Это (не) взаимно (СИ)

Кирилл, слегка повернув голову, наверное, с минуту изучает мою мордаху, причём с таким выражением, словно картиной любуется. А я, как назло, сегодня далека от звания «Красотка года» — уже имела удовольствие «полюбоваться» собою в небольшом зеркале над раковиной в маленьком туалете при палате.

Помятая блеклая кожа, потухшие глаза с припухшими веками, искусанные губы, но я вообще не помню, когда я их так, а волосы, которые снова собрала в пучок, используя пальцы вместо расчёски, тоже жуть — лохмы.

— Ты как? — всё также каким-то неестественным и чужим голосом интересуется Сабуров.

Изгибаю дугой бровь, намереваясь возмутиться глупостью вопроса — это он сейчас валяется на реанимационной койке, а не я.

— Роксана, — шепчет он, и подушечки его пальцев касаются края моих перевязанных запястий. — Болит?

Не сейчас. Да и это не страшно.

— Нет, Соплежуй. Я в норме. Почти. А вот некоторые что-то совсем рассыпаются. Как бы мне не пришлось совок и метёлку с собою таскать, дабы заметать этот песок.

— Язва, — слегка изгибая губы в ухмылку, Кирилл тянет меня за руку к себе. — Иди сюда, я тогда сам проверю… здорова ли ты.

— Соплежуй, ты придурок, которых ещё поискать. Ты хоть сам знаешь об этом? Или, может, догадываешься? — продолжаю свои издевательства над больным, но сама осторожно заползаю к нему на постель.

Хочу обнять, проглотить и больше не бояться.

— Знаю. Ещё какой придурок! — даже нахально заявляет мне этот калека, обхватывая мои плечи, чтобы притянуть к своей большой мужской груди с синяками.

Я с радостью укладываюсь, только внимательно слежу, чтобы от него ничего из медицинской аппаратуры не открепилось. А когда под моих ухом раздаётся равномерный и сильный ритм сердца, то испытываю несравненное удовлетворение.

И покой.

Мужские пальцы приятно греют плечи даже через одежду и шершавый одноразовый халат, превратившийся после бессонной ночи в мятый и бесформенный комок. Хочется его выбросить, но боюсь. Поэтому просто жмусь ещё ближе к Сабурову, набираясь так необходимых мне сил.

— Прости меня! — сдавленно где-то в районе моей макушки шепчут его губы — Прости. Я придурок и идиот. И кажется, кругом не прав!

От извинения первого и неожиданного меня скручивает напряжение, что и звука выдавить не могу.

— Я совсем свихнулся с тобой, — тихо и хрипло продолжает Сабуров резать меня без ножа. — Творю глупости, а ты только поощряешь меня ещё на большие. Не могу остановиться. Не могу уйти. И не могу без тебя.

От последних его слов словно взрыв вселенной и образование новой звезды внутри одной маленькой меня, что кажется, неосторожный взмах ресниц, и я разлечусь на фрагменты.

Пальцы немного дрожат, наверное, всё ещё от действия проклятого аэрозоля, но тяну их вверх, к его лицу. На ощупь нахожу колючую от щетины щёку и скольжу к губам, прижимаясь к ним, горячим и родным.

— И я не могу. Не могу остановиться. Да только мир вокруг нас, Кир, он дурной. И я дурная. На всю голову. И другой не стану.

Мои слова словно камень в спокойные воды, и я чувствую по ускорившемуся ритму сердца под моим ухом и глубине дыхания, как на меня идёт волна. Снесёт и раздробит прибоем об скалы.

— Я же уже сказал, что смирился.

— А я нет.

Ожидаю, что рассердится и вспылит, как обычно, но он только усмехается, от чего его грудь пронзает кашель.

Разбираю неясное «воды» и несусь к кулеру, что стоит в углу палаты.

— Только много не пей, а то меня твои врачи прикончат за самоуправство.

Кирилл, сделав пару маленьких глотков, кивает в знак благодарности, и тогда убираю стаканчик от его рта.

— Мне показалось, что ты их раньше прикончишь?

Вид у Сабуров, конечно, болезненный, но чувство юмора и сарказм успели вернуться. На всякий случай убираю воду из рук, пристраивая её на прикроватную тумбочку.

— А то! Этот упырь пришёл ко мне «с добрым утром», когда ты тут без сознания сколько часов валяешься, — снова завожусь я, вспоминая недалёкую встречу с врачом.

Взгляд Кира мягче не становится, намекая, что тему мне не сменить не удастся.

— Соплежуй, давай потом всё остальное обсудим. Ты дохлый как кошак в подворотне и кашляешь при том, когда много болтаешь.

— Кошак? — сердито морщит лоб, но я же вижу по глазам, что играет и не более. — Пума, по тебе реально ремень горючими слезами плачет.

От нашей любимой и такой родной перепалки становится сразу легче на душе, как домой из дальних стран вернулась.

— Рискни, и швы разойдутся, — не теряюсь, достойно отвечая наглецу.

Но Кирилл уже перехватывает мои холодные пальцы и тянет обратно на кровать, хотя я и так стою впритык с ней.

— Рискну, наверное. Ещё раз заштопают, — будто сам с собой рассуждает он, пытаясь вернуть моё тело в прежнее до приступа кашля положение.

Да только я упрямлюсь, хотя и хочется самой, но боюсь навредить больному.

— Кир, прекрати! Ты только умирал недавно, так что, будь любезен, прекрати эту вакханалию.

— Не преувеличивай, Рокс. Я живее живых!