Это нужно живым. Психология и педагогика военно-поисковой работы

Мертвые живых не упрекнут,
Если те
Смеются и поют.
Не осудят
Радостей людских,
Дней веселья,
Праздников любви...
Были бы они
Среди живых,
Клокотала б жизнь
У них в крови!
Но бывает все же:
Им — венки,
А они
Сжимают кулаки...
Ю. Воронов

...А могилы Юрия Семеновича Белаша нет. По его завещанию прах его развеян с Ленинских гор, и нам остались только воспоминания о единственной встрече с этим человеком осенним вечером 1986 г. и его стихи. Собственно, встречи-то у нас и не было. Получив наше письмо о впечатлениях от ондозерской экспедиции и от встречи с его стихами, Юрий Семенович пришел к нам домой вечером в ноябре 1986-го. Нас обоих не было. Было только "молодое поколение" — Женя и Миша Кравчуки, наша дочь и ее муж, оба — участники дозоровских военно-поисковых экспедиций. Миша — геолог. И именно этим мы объясняем, что он со свойственной работникам экспедиций быстротой ориентировки и непосредственностью восприятия узнал в незнакомце Юрия Семеновича, и не только узнал, но и усадил его пить чай с медом. Разговор с Белашом Михаил записал потом по памяти.

Речь шла о том, почему лишь немногие люди, прошедшие войну, рассказывают о ней правду.

" — Ветераны... С одной стороны, верно, они во многом зациклились на ритуалах. Но, во-первых, кто эти ветераны? Как сказал Горький, герои погибают на войне. А если человек говорит, что он был на войне, то большая разница, сидел ли он на переднем крае или пил за два километра от него чай. Поэтому если они на переднем крае не были, то они ничего о войне не знают. И если начинают писать, то эту брешь заполняют выдуманными вещами. Например, медсестра тащит раненого до санбата. Так это же 8 километров!? Они не знают, что есть приемный пункт раненых на переднем крае и есть санрота, которая отвозит раненых до санбата. Я вначале двигался из тылов потихоньку на передний край. По собственной инициативе: хотел увидеть, что такое настоящая война. Потом уж я думал: дурак, ты увидишь ее, и через пять минут тебя не станет! К тому времени, как я попал на передний край, я стал сержантом. А офицеров мы презирали.

— Почему?

— Посуди сам, дорогой Миша, ведь когда Сталин убрал верхушку армии, начиная с Тухачевского и Блюхера, то он ведь убрал всех лучших командиров вплоть до младшего офицерского состава. И как мы должны были к ним относиться, когда сплошь и рядом гибли люди по их прямой вине?

Например, нам дали приказ: наступать с минимальным боеприпасом. И когда мы подошли уже к окопам немцев, то у нас кончились патроны и немцы погнали нас обратно. И гнать-то им было нечем — одна самоходка!.. Как сказал Наполеон, лучше пусть один лев командует полком баранов, чем один баран — полком львов...

— А как у вас рождались стихи?

— Я никогда не испытывал мук творчества при создании стихотворений. Стихи возникали внезапно. Вот как я написал стихотворение.

Первая строчка "Рукопашная схватка внезапно затихла..." — и дальше стихи не пошли. Я забросил их и через три года за 15 минут набросал остальное:

Рукопашная схватка внезапно затихла.
Запалились и мы, запалились и немцы.
И стоим, обалделые, друг против друга,
еле-еле держась на ногах.
И тогда кто-то хрипло сказал: перекур!
Немцы поняли и закивали: Jа, pause!
И уселись шагах, что ль, в пяти друг от друга,
положили винтовки у ног и полезли в карманы за куревом.
Да, чего не придумает только война!
Расскажи — не поверят, а было ж!
И когда докурили — молчком, не спеша,
не сводя друг с друга настороженных глаз, —
для кого-то последние в жизни — мы — самокрутки,
Они — сигареты свои,
Тот же голос, прокашлявшись, выдавил:
перекур окончен!

Вообще, для стихов нужна обстановка спокойная, тихая. Вот, например, Пушкин. Казалось бы, Болдино — деревня, он рвется домой, к невесте, его не пускают — карантин, но какие стихи он пишет! Я не понимаю, какие же это поэты, писатели, которые разъезжают по совещаниям, встречам и т.д. Я сейчас пишу стихопрозу, рифмованные стихи я забросил. В жизни бесчисленное количество ритмов... Почему же мы пользуемся только пятью — как пятью струнами? Вот, например: