Это очень забавная история

Вот блин! Но мамина подпись стоит, что тут еще скажешь. Опускаюсь на стул. Еще утром я был нормальным, обычным подростком, а теперь полюбуйтесь – психбольной. Правда, вы знаете, что я не был таким уж нормальным. Так что ладно. А, нет, не ладно! Это, блин, хреново. Это капец как…

– Теперь поговорим о том, почему ты сюда попал, – продолжает допрос Моника.

Я рассказываю.

– Когда ты последний раз лежал в больнице?

– Года четыре назад. Меня сбили санками.

– Значит, с психическими расстройствами ты раньше не лежал?

– Не-а.

– Хорошо. А теперь посмотри на эту шкалу, видишь?

У нее на листочке небольшая шкала от нуля до десяти.

– Это градация физической боли. Подумай, испытываешь ли ты какую-либо физическую боль прямо сейчас, и оцени ее от нуля до десяти.

Я всматриваюсь и вижу, что напротив нуля написано «боли нет», а напротив десяти – «невыносимая, мучительная боль». Тут я вынужден заткнуться.

– Ноль, – выдаю я.

– Чудненько. А теперь самый важный вопрос, – она наклоняется, – до того, как ты сюда пришел, не пытался ли ты себе навредить?

И тут я понимаю, что это и правда важный вопрос. Не исключено, что от того, как я на него отвечу, будет зависеть, поместят ли меня в нормальную комнату с теликом или в специальную, где людей привязывают ремнями к кровати. И я как можно более отчетливо произношу:

– Нет.

– И не принимал ничего? Не пробовал ничего для хорошего сна?

– Для чего?

– Ну, для хорошего сна, знаешь. Так они это называют. Это когда глотаешь кучу таблеток, запиваешь алкоголем и…

– А, нет, – поспешно говорю я.

– Ну и хорошо, – говорит она. – Никто не хочет, чтобы ты умирал. Подумай, чем тебя наделила природа, подумай, на что способны твои руки и ноги.

И я думаю. Представляю, как мои руки подписывают документы, а ноги сгибаются и разгибаются, когда я, опаздывая, несусь на урок. Да, я определенно способен на кое-что.

– А теперь у нас обед, – говорит Моника. – Ты христианин?

– Э, да.

– Вегетарианец?

– Нет.

– Хорошо, значит, никаких особых требований в питании. Теперь читай. – Она протягивает четыре листа. – Это правила поведения в отделении.

Выхватываю взглядом 6-й пункт: «Пациенты должны быть гладко выбриты. Бритье осуществляется после завтрака, под присмотром персонала».

– Не знаю, заметил ли ты первый пункт?

– Э… мобильные телефоны в отделении запрещены?

– Именно. У тебя есть мобильный?

Телефон лежит в кармане, я чувствую его приятную тяжесть. Как не хочется с ним расставаться: он единственное, что делает меня мной. Кто я без моего мобильного? Я останусь без друзей, потому что не помню на память их номера. Практически без семьи – их номера я тоже не помню, даже домашний. Дикий зверь, да и только.

– Давай его сюда, – говорит Моника. – До выписки он будет храниться в твоем шкафчике или можешь отдать родственникам, когда придут тебя навестить.

Я выкладываю телефон на стол.

– Отключи, пожалуйста.

Я сдвигаю панель телефона, чтобы нажать кнопку выключения, и вижу два сообщения в голосовой почте. Интересно, от кого они? Нажимаю «выкл». Пока, телефончик.

– А теперь самое важное – у тебя есть при себе колюще-режущие предметы?

– Ключи считаются?

– Туда же, к телефону. Положим на хранение.

Я звучно шмякаю ключи на стол, в общую кучу, которую Моника смахивает в серый пластиковый лоток, как делают служащие в аэропорту.

– Отлично. Подумай, может еще что-то есть?

«Моника, да у меня же остался только бумажник и шмотки, что на мне», – думаю я и отрицательно мотаю головой.

– Ну и замечательно, посиди пока. – Моника встает. – Сейчас Бобби все тебе тут покажет.

Она кивает, забирает листочек со шкалой и выходит в коридор. Я остаюсь наедине с бумажками. Моника возвращается через пару минут с каким-то костлявым, осунувшимся чуваком: у него огромные круги под глазами, а нос сломан чуть ли не в трех местах. Несмотря на строгие правила, подбородок дохлика покрывает щетина. И хотя лет ему немало, волосы на месте – голову венчает кое-как причесанная седая шевелюра. Осанка у чувака довольно странная – как будто он откинулся на кресло с подголовником.

– Вот ничего себе, ты же пацан! – говорит он, кривя губы и протягивая руку – на ощупь она как тротуар, а корявый большой палец крючком торчит вверх. –  Бобби, – представляется он.

У него на толстовке Марсианин Марвин и надпись: «Властелин Вселенной».

– Крэйг, – говорю я, вставая.

Бобби кивает, при разговоре его кадык с отдельно торчащими седыми волосинками двигается в такт:

– Готов к мегаэкскурсии?

Двадцать

Бобби своей странной походкой выходит в ярко освещенный коридор, я следую за ним.

– Сейчас все в столовой, – показывает он рукой, в то время как мы идем по боковому коридору, тому самому, который ответвляется от широкого, куда я заходил вначале. Смотрю налево: там столовая, отделенная от коридора стеклом со встроенными проволочными квадратиками. В заполненном круглыми столами зале все, кроме телика, выкрашено в синий. Там полно людей, они сидят за сдвинутыми с мест столами, образующими что-то вроде зыбкого круга.