Это они, Господи…

У «Литературной газеты» есть свои любимые авторы. Что ж, с этим ничего не поделаешь, это естественно. Я и сам любимец «Красноярской газеты», «Дуэли», кажется, и «Завтра», а может быть, даже и «Правды», — она мне звание камер-юнкера присвоила. Да ещё какой любимец-то! Печатают то и дело, гонорары выписывают пятикратные да всё в твердых шекелях. А у «ЛГ» среди стихотворцев самые большие и закоренелые любимцы, судя по всему, — Константин Ваншенкин и Андрей Дементьев, ну, а потом — Юнна Мориц, у меня, впрочем, ни малейших сомнений не вызывающая. Первых двух газета уж так пестует, так опекает и холит! Печатает их стихи полосами да еще с предварительным уведомлением читателей о предстоящем эстетическом пиршестве, со своим небольшим, но трогательным предисловием или послесловием, с парочкой портретов, а то и с извещением о состоянии их здоровья: пульс, давление, стул… Вот прихворнул как-то товарищ Дементьев — и тут же читателей ставят в известность: «Наш любимец занедужил. Отбыл на поправку в Израиль. Пожелаем ему выздоровления. Стихи же его вот — только что прислал из иерусалимской больницы „Шаарей“, из реанимации». А в минувший День Победы «Литгазета» порадовала читателей трогательной рецензией о Ваншенкине, написанной не кем-нибудь, а самим издателем его книги. Очень ему нравится то, что он издаёт.

Тут заметим, что между любимцами «Литгазеты» порой случаются как бы переклички. Так, оба они в весьма почтенных летах, и вот корреспондент ЛГ спрашивает Ваншенкина, которому скоро 85, не надоело ли «рифму строгать», не тянет ли на покой. Поэт отвечает:

Видя в небе некий знак,
В поздние писали годы —
Первым делом это Гёте,
Тютчев, Фет и Пастернак.

А почему писали? Известное дело — «женщина — причина». Верно, но что это за «некий знак» в небе? Непонятно. Нельзя умолчать и о том, что Ваншенкин (да продлят небеса его дни!) уже лет на пятнадцать старше трех последних названных им поэтов, а всё выдаёт и выдаёт в «Литгазете» целые полосы. Молодец!

И Дементьев, которому недавно перевалило за 80:

В мои года уже стихи не пишут.
Но Гёте был постарше, а писал.

Дался им бедный Гёте, но — тоже верно. Правда, к сожалению, ничего гётевского или фетовского в писаниях того и другого мне обнаружить не удалось. Не беда, обнаружат другие, например, Юрий Поляков.

Ещё примерчик духовной близости двух поэтов. Младший:

Было всё в моей жизни взаимно…
Люблю Иерусалим.
И чувствую взаимность.

Как тут не вспомнить его старшего собрата:

Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно.

Что ж, взаимность это во многих ситуациях хорошо, но не в силах я вообразить, чтобы, допустим, пылко любимый ими Лермонтов, воскликнув

Люблю отчизну я…,

тут же присовокупил бы:

И надеюсь, что это взаимно.

Невозможно представить, чтобы и Пушкин написал о Петербурге хотя бы так

Люблю тебя, Петра творенье,
И надеюсь, что ты уважаешь меня.

Но — кто без греха! Нельзя же требовать ото всех, рифмующих «кошка-собака», пушкинского понимания.

Однако эти два поэта при некоторой общности имеют немало и различий как в жизненной позиции, в манере поведения, так и в литературном складе. Например, оба они после долгой комсомольско-партийной жизни вдруг на старости лет, как сказал классик, «у гробового входа» стали антисоветчиками. Но Ваншенкин порочит Советское прошлое очень осторожно, осмотрительно, гомеопатическими дозами, намёками, даже ребусами, которые не всякий разгадает. Допустим, к ядовитой антисоветской инъекции в давней литгазетовской подборке («три четверти века» мы «дрожали» и «висели на подножке» неизвестно куда летящего поезда) недавно присовокупил:

У страны своей родной
Мы находились в безднах комы,
В реанимации одной…

Но — вышел поэт, побрякивая медалями да орденами, из комы, слава Богу, покинул реанимацию, и, как сказано уже, скоро отметит 85-летие, Медведея ему уже второй антисоветский орден приготовил.

Есть у него ещё стишок «Смена» — о происшедшей в стране контрреволюции, тоже — аллегорический, непрозрачный, в сущности — ребус, рассчитанный на единоверцев:

Честно и смело,
Кончив дела,
Первая смена
Нынче сошла.

Кто же именно эти честные смельчаки первой смены? Не эти ли — Горбачёв и Ельцин, Гайдар и Чубайс, Черномырдин и Козырев, Березовский и Гусинский? Похоже, что так.

Дальше:

Нынче впервые
В первый свой (?) ряд
Вышли вторые
Как на парад…

Кто? Дерзнём и здесь предположить: Кудрин да Фурсенко, Зурабов да Христенко, Абрамович да Ходоркович… Но какой же «парад»? Трудятся в поте лица, копая могилу родине.