Это они, Господи…

Господь одарил Мандельштама
Талантом предчувствовать речь…

— Какую речь? Чью? Товарища Сталина, что ли?

….Где даже нежданная драма
Старалась надежду сберечь.

— Вы можете объяснить, что означает этот словесный конгломерат?

И рушился мир Мандельштама
Сквозь боль и растерянный взгляд.

— Так-таки именно сквозь взгляд и рушился?.. Знаете, любезный, позвольте вам выйти вон.

Я не исключаю такого разговора с таким финалом. Но уверен, что это ничуть не смутило бы гостя, и он тут же помчался бы, допустим, к Фету.

— Да, — сказал бы Афанасий Афанасьевич, — прочитал я четыре полосы ваших стихов в «Литературке» за недолгое время. Отменно!.. А вы, между прочим, не из дворян?

Это пунктик Афанасия Афанасьевича. Его отец А. П. Шеншин, дворянин, женился за границей на католичке Каролине Фет, православный обряд венчания не был исполнен, и потому в России брак и родившегося сына не признали законными. Поэт долгие годы потратил на то, чтобы стать Шеншиным и дворянином. А когда, наконец, стал, Тургенев усмехнулся: «Ну вот, у вас было имя — Фет, а теперь вместо него вы получили фамилию Шеншин». Радуйся, мол…

Дементьев был бы удивлен вопросом и ответил бы стихами:

Теперь все хвалятся дворянством.
Мой предок был из крепостных!

— Если из крепостных, то почему так плохо русский язык знаете? — спросил бы Фет. — Ведь гены должны тут подсказывать и на язык работать, а они у вас, как мне сказали, почему-то работают на Израиль.

Дементьев оторопел:

— Я плохо знаю русский язык?! Да известно ли вам, сколько у меня орденов и премий за стихи? Что ж, они написаны плохим языком?

— Вы без конца пишете о любви. — сказал Фет. — Мы, классики, тоже писали о ней много. Но как! Например:

Шепот… робкое дыханье… трели соловья…
Какое счастье! Ночь и мы одни…

А вы как?

Я с любовью навеки повенчан…
Велик запас моей любви…

Сказали бы еще «велик ресурс». В другом вашем стихотворении я прочитал:

Золотого запаса
Мне время не намыло…

Вон о чём ваша печаль — о золотом запасе! Коллега Маяковский писал:

Мне и рубля не накопили строчки…

Подумайте только: он о рубле, а вы — о золотом запасе, как Государственный банк. А у Маяковского дальше так:

И кроме свежестиранной сорочки,
Скажу по совести, мне ничего не надо.

Вот — истинный поэт! А вы тоскуете о персональном золотом запасе. Вам бы еще наш Стабилизационный фонд получить из Америки, если отдадут. Стыдно, батенька. Стыдно!..

А представьте себе Дементьева в гостях у Пушкина. Тот наверняка сказал бы:

— Я когда-то писал о своём Михайловском:

Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льётся дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья…

А что у вас читаю на эту же тему, месье?

Очень я люблю свою квартиру —
Шесть окон, цветы, портрет жены…
Очень я люблю свою квартиру,
Где уют — превыше всех богатств…
Очень я люблю свою квартиру,
Где встречаю праздники и труд.
Мне с квартирой сильно подфартило,
Потому что(!) я люблю уют.

— Отменно! Но, черт подери, известный мне коллега Бушин тоже любит уют, однако, ему, как и многим, подфартило гораздо меньше, чем комсомольским активистам: получил 35 жилых метров на троих-четверых за свои трудовые…

— Пожалуй, приведённое стихотворение — одно из наиболее характерных для вас. В частности, и потому, что на первом месте — праздники, а уж потом труд. А у меня-то наоборот: сперва труд, потом — отдохновенье. Как в народе-о говорят? Делу — время, потехе — час. А вы какой-то антинародный.

— Теперь уже в давние годы была пародия, кажется, Александра Архангельского на Иосифа Уткина:

Я люблю свою жену
И гитарную струну,
Папу, маму, тётю, ну,
И Советскую страну.

А ведь у вас не только страны, но и жены нет, а только её портрет да окна в трёх-или четырёхкомнатной квартире. Поставьте-ка это рядом с другим знаменитым портретом:

О подвигах, о доблести, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда передо мной в простой оправе
Твоё лицо сияло на столе…

— Вы можете представить здесь упоминание о количестве окон или о метраже квартиры?

— А это что такое, месье: