Читаем Это они, Господи… полностью

— Они рассердившись, — засмеялся мужчина. — Фу-ты, нуты, испугался!.. Я желаю остаться тут с мамзелями один и желаю тут себе удовольствие доставить. Прошу не прекословить и выйти. Пожалуйте-с! А, это кто? Ба! Да никак Футин, завхоз дома инвалидов? Совсем облысел, милок. Голова твоя, Вольдемар, стала как задница моих мамзелей. Но я всё-таки узнал тебя… Тоже выходи к свиньям собачьим. Что рыло наморщил? Говорю, выходи, стало быть и выходи! Засиделся в завхозах, десять лет сидишь, всё горизонтальную вертикаль строишь. Тут ещё и Огрызкин бедолага? Живо у меня, а то, гляди, не ровен час, как бы в шею не влетело. Читальня не место для чтения.

— То есть как же это? — спросил казначей сиротского дома Кудрин-Пудрин, краснея и пожимая плечами. — Я даже не понимаю… Какой-то нахал врывается сюда и… вдруг такие вещи!

— Какое это такое слово нахал? — крикнул мужчина с павлиньими перьями и стукнул кулаком по столу. — Кому ты говоришь? Выходи, коли говорю! Волков, проваливай подобру-поздорову! И ты, Серж Макаронов, шпарь! Все уходите, чтоб ни одной шельмы тут не осталось. Айда к свиньям собачьим!

— А вот мы сейчас увидим! — сказал директор Волков. — Я покажу вам! Эй, позови-ка сюда дежурного старшину!

Через минуту вошел запыхавшийся от танцев старшина Мурдалиев.

— Прошу вас выйти! — начал он. — Здесь не место пить! Пожалуйте в буфет!

— Ты это откуда выскочил? — спросил мужчина в маске. — Нешто я тебя звал?

— Прошу не тыкать, а извольте выйти!

— Вот что, милый человек, даю тебе минуту сроку: выведи этих артистов под ручки. Мамзелям моим не ндравится, если есть кто-то посторонний. Они девушки стыдливые. А я за свои деньги желаю, чтобы они были в натуральном виде.

— Очевидно, этот самодур не понимает, что он не в хлеву! — крикнул Волков, — Позовите сюда… как его?.. Сапсан?.. Сокол?.. Чайка?

— Сапсана! Сапсана! — понеслось по клубу. — Где Сапсан или Чайка?!

Сапсан не замедлил явиться.

— Прошу вас выйти отсюда! — прохрипел он, выпучивая глаза.

— А ведь напугал! — проговорил мужчина и захохотал от удовольствия. — Бывают же такие страсти, побей меня Бог! И глаза вытаращил. Хе-хе-хе!

— Прошу не рассуждать! — крикнул Сапсан-Чайка. — Выйди вон! Я прикажу тебя вывести! Я — прокурор!

Поднялся невообразимый шум. Сапсан, красный, как рак, кричал, стуча ногами. Волков кричал и рычал. Футин кричал и бурчал. Кричали все интеллигенты — Огрызкин, Макаронов, Кудрин-Пудрин, Мурдалиев… Но голоса всех покрывал густой бас мужчины в маске.

Сапсан сел писать протокол.

— Пиши, пиши, — говорила маска, тыча пальцем ему под перо. — Что ж со мной бедным будет? За что же губите сиротинушку? Ха-ха! Ну, что, готов протокол? Все расписались? А теперь глядите! Раз… два… три!

Мужчина поднялся во весь рост и сорвал маску. Любуясь произведенным эффектом, он упал в кресло и захохотал. А впечатление действительно было необыкновенное. Все интеллигенты растерянно переглянулись и побледнели. Сапсан крякнул, как утка или человек нечаянно сделавший большую глупость.

В буяне все узнали миллиардера Амбразовича, почётного гражданина, известного любовью к просвещению.

— Что ж, уйдёте или нет? — спросил миллиардер после минутного молчания.

Интеллигенты молча, не говоря ни слова, вышли на цыпочках из читальни.

— Ты ведь знал, что это Амбразович, — хрипел Сапсан, тряся за плечо лакея Свинидзе, вносившего вино. — Вон из клуба!!! А вы-то хороши, господа, — обратился он к интеллигентам. — Бунт подняли! Не могли вы, господин Волков, выйти из читальни на десяток минут! А вы, господин Футин? Ведь скоро на пенсию, подумали бы о внуках. Если себя не жалко. И вы, Огрызкин и Макаронов, тоже хороши! А вам-то Кудрин-Пудрин не совестно?.. Вот теперь и расхлёбывайте кашу. Эх, господа, господа. Не дали человеку десяти минут полной конституционной свободы. Где же ваша демократия? Где права человека? Позвать бы сюда Лукашку, защитника прав или мадам Алексееву из „Мемориала“. Что они сказали бы…

Интеллигенты заходили по клубу унылые, потерянные, виноватые, предчувствуя недоброе… Жёны и дочери их, узнав, что Амбразович обижен, притихли и стали расходиться.

В два часа миллиардер вышел из читальни. Он был пьян и пошатывался. Войдя в залу, сел около оркестра и задремал.

— Не играйте! — замахали интеллигенты музыкантам, — Тсс!.. Рома спит…

— Не прикажете ли вас домой проводить, Роман Иванович? — спросил старик Футин, нагнувшись к волосатому уху миллиардера, в коем виднелась пуговица от бюстгальтера мамзели.

Амбразович сделал губами так, точно хотел сдунуть со щеки муху.

— Не прикажете ли вас домой проводить, — повторил Футин, — или сказать, чтобы экипаж подали?

— А? Ты… чего тебе? Это ты Фу… Фукин?

— Проводить домой-с… Баиньки пора…

— Прроводи!

Футин просиял от удовольствия и начал поднимать Амбразовича. Подскочили прочие интеллигенты — Волков, Кудрин-Пудрин, Огрызкин, Макаронов, Мурдалиев и Сапсан. Приятно улыбаясь, подняли миллиардера и повели к экипажу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Публицистика / Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное