Это останется с нами

– Извини, Жанна. Надо было признаться в первый же день, но я боялась, что ты мне откажешь, если узнаешь, а потом никак не могла выбрать подходящий момент. Не знала, как сказать…

Жанна не произносит ни слова, только смотрит непроницаемым взглядом, потом встает и выбрасывает еду с тарелки в мусорное ведро. Она почти ничего не съела.

– Все в порядке, – ухмыляется Тео, – она тебя не убьет.

– Прости, что врала и тебе.

Сарказм уступает место удивлению. Он вздергивает брови и выдает бледную улыбку.

– Проехали… Я не злюсь. Ты в аховой ситуации.

Я иду на кухню к Жанне. Она яростно чистит кастрюлю, опустив плечи, сгорбившись, и впервые выглядит на свой возраст. Будин растянулась у ее ног.

– Мне правда очень жаль, Жанна. Я не люблю врать, но у меня нет выбора. Надеюсь, ты меня простишь.

Она шумно выдыхает и признается тихим голосом:

– Я думала, что оставила все это в прошлом.

– О чем ты?

Она бросает губку, вытирает руки и поворачивается ко мне лицом.

– Я стараюсь, правда стараюсь, но ничего не выходит, даже если речь идет о человеке, которого искренне люблю. Всякий раз, когда слышу слово «беременность», печаль пересиливает радость.

Я вспоминаю кроватку в подвале, плюшевого медведя, облачка на обоях в моей комнате – и все понимаю.

– У вас не было…

– Нет. Мы все перепробовали. Это осталось незаживающей раной, хотя я надеялась, что со временем станет легче. Не беспокойся, через несколько дней я возьму себя в руки.

Она делает паузу, как будто вдруг смертельно устав, потом продолжает:

– Оставайся здесь сколько захочешь, Ирис. Я не стану задавать вопросов, но с радостью выслушаю твою историю, если однажды решишь ее рассказать.

Жанна угловатым движением вытирает мокрые от слез щеки. Я с трудом сдерживаю рвущиеся из груди всхлипы. Появляется Тео с пустой тарелкой в руке.

– Хотелось бы получить еще кусочек этого топи-как-его-там. О нет, вы не начнете снова! Что за недержание, в конце концов?!

Жанна смеется, кладет ему порцию гратена. Банальная сценка – люди вместе на кухне, обычный вечер буднего дня, но я, впервые за долгое время, чувствую себя хорошо.

43 Жанна

– Малышка беременна, – сообщает Жанна без лишних предисловий.

Она всегда знала, что Пьер обожает подобные… казусы, и потому торопится поделиться новостью. Чужая жизнь, в том числе – и особенно! – случающиеся в ней неожиданности, конечно же, не были излюбленной темой их разговоров, но им уделялось много времени.

– Я отреагировала неадекватно, – продолжает разговор Жанна, – почти сразу взяла себя в руки, но бедняжка успела расстроиться.

Жанна во всех деталях помнила, как ее коллега Мариза объявила о своей беременности. Они дружили не один год, но только у Жанны не нашлось сил, чтобы искренне поздравить ее. Остальные обнимали Маризу, желали всего наилучшего, а Жанна сослалась на недомогание, ушла и снова появилась на работе только через три дня, когда прошел всеобщий восторг и притупилась ее печаль. Это было непросто – учитывая чувство вины. Жанна корила себя за неспособность от души порадоваться чужому счастью, но ничего не могла с собой поделать. Беда, выпавшая на ее долю, была всеобъемлющей, мозг терзала одна-единственная мысль: «У других есть то, чего я не могу иметь».

Желание стать матерью омрачало всю жизнь Жанны. В детстве мать подарила ей фарфоровую куклу, Жанна назвала ее Клодиной, пеленала, кормила и укачивала как живого младенца.

Отрочество превратилось для Жанны в период нескончаемого нетерпения. Она читала волшебные сказки и думала, что скоро станет одной из тех, кто «выходит замуж и живет счастливо, нарожав кучу ребятишек».

Встреча с Пьером превратила желание в план. Они пятнадцать лет пытались создать новую жизнь. Следовали множеству советов, на которые не скупились окружающие: меньше думали о желаемом, расслаблялись, занимались любовью только в определенное время суток и в определенных позах, предпочитали одни продукты другим, ходили к специалистам, терапевтам, гипнотизерам и священникам, переживали вдохновляющую надежду и глубочайшее разочарование, чувствовали себя единым существом, отдалялись друг от друга, снова сближались, отслеживали овуляции и «правильные» дни, глотали лекарства, вздрагивали, заметив тот или другой симптом. Они обставили и украсили третью комнату, устроив там детскую. Жанна страстно, безмерно завидовала женщинам, чьи животы округлялись, в то время как ее собственный оставался бесплодным и плоским.

Потом время неизбежно ушло: не осталось ни надежд, ни планов – одни сожаления. О том, чего не случилось и уже не случится. Пришлось заполнять пустоту, искать другие источники воодушевления и радости, строить семью, отличающуюся от первоначально задуманной, и – главное – как можно меньше думать о несбывшемся.

Отсутствие ребенка стало краеугольным камнем существования Жанны.

– Я думала, что излечилась от боли, любимый, но с тех пор, как тебя не стало, мне вдвое тяжелее нести эту ношу.