Это подиум, детка! Сага о московских куколках

– То есть вы пытаетесь повернуть все так, что это я виновата в том, что стала жертвой группового изнасилования? – Алена старалась говорить бесстрастно, но ничего не могла поделать с голосом, дрожащим, время от времени срывающимся на фальцет.

– О-о, как мы заговорили, – с натянутой улыбкой протянула Марина Аркадьевна, – может быть, ты и в милицию уже сообщить успела? И что ты там сказала – что ты уже больше года живешь в Москве без регистрации, спишь с мужчинами за деньги и вот случайно попала на мальчишник в ресторане? – она рассмеялась. Смех был неприятным, похожим на глухое карканье охрипшей кладбищенской вороны. – А знаешь, что делают в милиции с такими вот пострадавшими? Боюсь, кое-что похуже, чем в «Crazy Шехерезада». Да еще и денег за это не дадут.

– Да как вам не стыдно?! – Алена нервно отошла к окну.

Почему-то ей казалось, что Хитрюк будет оправдываться и, как обычно, ласково уговаривать, что ничего особенного не случилось, произошла чудовищная ошибка и так далее. Она никак не ожидала натолкнуться на такую мощную стену ледяного сопротивления, не ожидала, что во всем случившемся ее саму же и обвинят. Больше всего на свете ей хотелось резким броском опрокинуть Марину Аркадьевну на пол, заткнуть ей ладонью рот и наотмашь колотить по безупречному холодному лицу. Пока не хрустнет носовой хрящик, пока не покраснеют скулы, пока не заплывут подбитые глаза, пока в уголке губы не появится струйка темной крови. Она держалась из последних сил, до боли в суставах сжимала онемевшие кулаки.

– Аленушка, – голос Марины Аркадьевны смягчился, словно его патокой полили, – ну не переживай ты так, бывает… Поверь, я ничего не могла поделать. Будь моя воля, я бы отправила им кого-нибудь прожженного. Но Шестаков хотел именно тебя… Он так давно тебя требовал, он даже мне угрожал…

Алена обернулась. Хитрюк широко распахивала голубые глаза, скорбно морщила рот и постороннему наблюдателю, наверное, показалась бы истинной жертвой.

– Аленушка, конечно, я компенсирую… Ты получила четыреста пятьдесят долларов, я в курсе. Ян такой жмот… Зайди в бухгалтерию, тебе выдадут еще столько же, прямо сегодня. Согласись: девятьсот долларов – не такая уж и плохая компенсация… Что ты так на меня смотришь? Ладно, уговорила, даю тысячу…

И тогда Алена не выдержала, сорвалась все-таки. Наверное, в судебной психиатрии именно это и называют состоянием аффекта. Она и сама не помнила, как преодолела несколько метров расстояния, отделявших ее от Хитрюк. Вроде бы Алена метнулась ей навстречу, вроде бы она даже усмехнулась, глядя как расширяются от ужаса глаза Марины Аркадьевны. А потом – вспышка душной черноты. И все. Хитрюк уже лежит на полу, лопатками прижатая к грязноватому ковролину. Алена же сидит сверху, не давая ей встать, и ладонями наотмашь колотит ее по щекам, приговаривая: «Стерва!.. Сука!.. Дрянь!» На шум прибежала секретарша Диночка. Прибежала – но помочь начальнице не смогла, побоялась попасть под горячую руку рассвирепевшей сибирячки. Только суетилась вокруг, закрывая ладошками глаза, жеманно повизгивая и тоненьким голоском грозясь вызвать милицию.

– Прекрати! – Марина Аркадьевна пыталась закрыть ладонями лицо, вертела головой, отворачивалась. – Ты понимаешь, что я теперь с тобой сделаю?! Ты понимаешь, что теперь не сможешь остаться в Москве?!

Неожиданно Алена приметила на краю директорского стола тяжелую бронзовую чернильницу. Марина Аркадьевна была склонна к эффектным жестам – курила она не сигаретки, а толстенные кубинские сигары, писала не шариковой ручкой из ларька, а чернильным антикварным пером.

Взглядом проследив за Алениной рукой, Хитрюк завизжала так оглушительно, что секретарша инстинктивно зажала руками уши.

– Убивают!

Чернильница и правда была такой тяжелой, что ею можно было без особенных усилий размозжить человеческий череп. Но убийство в планы Алены не входило. С глумливой улыбкой она перевернула чернильницу над головой Марины Аркадьевны. Густая синяя струя полилась на мелированные в «Жак Дессанж» волосы, на кремовую блузу от Chloe. Хитрюк истошно визжала, зажмурившись. Алена улыбалась. Хоть какая-то моральная компенсация. Все знали, как истово относится Марина Аркадьевна к своим холеным платиновым волосам. На прошлой неделе из-за ее капризов уволили двоих колористов. А теперь она больше не сможет быть блондинкой – придется закрашивать испачканные волосы в шоколадный цвет. Марина отняла у нее надежду на будущее. Алена же легким движением руки изгнала ее из привилегированного племени Безупречных Блондинок.

Не так уж это и мало, черт побери.

Вот и все.

Алена стояла на Большом Каменном мосту, меланхолично наблюдая за солнечными зайчиками, которые затеяли игру в чехарду на золоченых куполах храма Христа Спасителя. Немногочисленные пожитки, которыми обросла она за московский год, уже были сложены в спортивную сумку и ждали ее в прихожей. Платья, туфли, витамины, альбом с профессиональными фотографиями – будет показывать N-ским подружками свое красиво подсвеченное лицо, с жадностью голодного вампира заглатывая их концентрированную зависть.