Это подиум, детка! Сага о московских куколках

Короткий брейк – мне позволили пятнадцать минут отдыха. Не так-то это и мало, если учесть, что полет длится всего три с лишним часа, и добрая половина этого времени уходит на многоступенчатый обед – на этот раз в термоконтейнерах подали семгу на гриле и картошечку из ресторана «Прага».

Я иду в камбуз, на ходу вынимая из кармана сигареты и миниатюрную фляжку с коньяком. Перехватив любопытно-презрительный взгляд одной из стюардесс, шучу:

– Дезинфекция! – и делаю огромный глоток. Перед тем как позволить коньячной струе хлынуть по пищеводу вниз, демонстративно полощу рот.

Стюардесса со вздохом отворачивается. Еле слышно бурчит:

– И не тошно вам таким заниматься, девочки… – при этом интонация у нее скорее утвердительная, а не вопросительная.

С любопытством на нее смотрю. Не первой молодости – ей слегка за сорок. Ухоженная, с дорогой стрижкой, в изящных лакированных туфлях. Но едва взглянув ей в лицо (блеклый, словно застиранный взгляд, унылые уголки губ, мимические морщинки человека, который мало улыбается), с легкостью ставлю диагноз – «бабья неустроенность» или, как выражается моя подруга «свободная куртизанка» Лиза, «хронический недотрах».

– А вам? – дружелюбно спрашиваю.

– В смысле? – она вскидывает на меня удивленный взгляд.

– Ну вот вы женщина одинокая. При вашей профессии не так-то просто найти себе постоянного партнера. Как часто вы срываетесь в полет – раз в неделю?

– Два, – лепечет она, – иногда и три.

– Вот видите, – покровительственно улыбаюсь, – вы бы, может, и рады бросить все это небо к чертовой матери. Ведь время от времени и в вашей жизни случаются любовники. Но страшно. Сейчас такие мужики пошли – если он с тобой охотно спит, это еще не значит, что женится. Мужчины приходят и уходят, а работа вроде бы всегда при вас… Правда, иногда вам становится страшно. Ведь по сравнению с другими стюардессами вы и так пенсионерка.

У нее такое лицо, словно она хочет меня ударить. Но терпит, бедняга. Все-таки на личные самолеты не нанимают абы каких стюардесс – наверняка она заслуженная-перезаслуженная, вышколенная, вот и молчит. Сама не знаю, зачем я все это ей говорю. Конечно, она первая начала. Она старше, мудрее, могла бы и промолчать. Ненавижу, когда меня жалеют. Особенно когда у жалости этой явный деструктивный подтекст. Так относишься к шелудивому уличному псу – вроде бы и сердце сжимается смотреть, как под шерстью бугрятся ребрышки, но если он, блохастый и лишайный, решит подойти, не задумываясь, отпихнешь ногой.

– Ладно, – говорю, – не расстраивайтесь. Может быть, вам еще и повезет.

– А вам? – все-таки ощетинивается она.

– И мне, – как ни в чем не бывало улыбаюсь, – мне-то сегодня точно повезет, ведь через полтора часа я наконец доберусь до дьюти-фри.

– А вот я могу отовариваться в дьюти-фри хоть каждый день, – немного смягчившись, хвастается стюардесса.

Ничего не успеваю ей ответить, ибо в проход вплывает один из гостей, порядком набравшийся текилы. Его мутноватый взгляд сначала безо всякого интереса скользит по варикозным стюардессиным ногам (при этом она так бледнеет и сутулится, словно он – агрессивный конкистадор, а она – девственная индианка; право, смешно), потом утыкается в меня.

– А ты чего это здесь делаешь? – он говорит медленно, как и большинство подвыпивших людей, которые хотят казаться трезвыми.

– Меня отпустили покурить.

– На земле покуришь, – он хватает меня за лацкан кокетливого пиджачка, но не рассчитывает сил, и ткань с треском рвется, – идем, там народ заждался. Да и подружка твоя притомилась. Не будь эгоисткой, красотка!

Улыбнувшись, иду за ним. Сексуально повиливаю бедрами (благо этому искусству меня научили в агентстве Хитрюк). Оборачиваюсь, чтобы попрощаться со стюардессой, и вдруг перехватываю ее холодный злой взгляд.

– Ну да, – говорит она вполголоса, чтобы услышать могла только я, – ну и пусть мне сорок три, ну и пусть я одинока, ну и пусть мне недолго осталось в небе. Но все равно у меня есть шанс. А вот у тебя – нет, даром что ты молода и красива. Но такие, как ты, остаются одинокими навсегда. Твоя профессия – это не совсем профессия, а диагноз. Ни один нормальный мужчина не захочет с тобой быть… Может быть, ты вспомнишь мои слова, когда тебе самой исполнится сорок три.

Может быть, она говорила что-то еще, дослушать я не успела. Меня опрокинули кому-то на колени, со мною шутили, меня щипали, обнимали, тормошили. Рядом веселилась Маша-Мишель, голая, пьяная и почему-то счастливая.

В какой-то момент я ее спросила:

– Слушай, как ты думаешь, у нас с тобой есть шанс?

Мы обе стояли на коленях, в метре друг от друга. Чьи-то жадные пальцы шарили в моих волосах.

– В смысле? – Мишель тупо на меня уставилась.

– Быть любимыми, – серьезно отвечаю, – найти мужиков, которые смирятся с нашим прошлым и будут принимать нас такими, какие мы есть.

– Ты что, обкурилась? – загоготала она. – Что за бред?

– Это не бред. Хотя ладно, забудь… Просто скажи – есть шанс или нет?