Это проклятое ремесло

Он указал мне на пустынную улицу со слабым освещением.

— Прямо!

Я повиновался... Он был штурман-мечта. Ничего в башке, один только страх.

Я остановился на симпатичной улице круто спускающейся к реке.

— Это здесь, — сказала Клеопатра, указывая на небольшой двухэтажный домик.

— Хорошо... Открой дверь и не хитри, это может меня взбесить, а когда я раздражен, нужно мобилизовать трех корешей, чтобы успокоить меня... Я представляю тебе красноречивые доказательства.

Я включил габаритные огни машины и вытащил неудачного убийцу с заднего сиденья, где он продолжал грезить, что спускается на голове по лестнице Сакре-Кер. Телефонист, послушнее, чем стадо баранов, ждал меня на пороге здания с ключом в руке.

* * *

Квартира скромная, чистая, старомодная. Небольшая передняя, кухня, столовая, спальня... Я закрыл дверь на ключ и опустил его себе в карман.

Моя ноша слегка зашевелилась. Я отнес бандита на кровать и занялся телефонистом. По пути я прихватил шнур от занавесок, как делают во всех детективных романах и большинстве полицейских фильмов, и затолкнул большого Мука в кухню.

— Что вы хотите сделать? — забеспокоился он.

— Ничего особенного, мой зайчик, я только привяжу тебя здесь, чтобы ты оставил нас в

покое.

— Но я вас не побеспокою...

— Не сердись, все будет, как надо!

Я связал его руки так крепко, что они побелели. Затем также стреножил его лодыжки и водрузил моего хозяина на стол вместе со стулом.

— Обрати внимание, что от края стола до ножек стула меньше миллиметра. Малейшее движение, и ты будешь иметь удовольствие поцеловать каменный пол. Ясно?

Он так дрожал, что не осмелился даже сказать «да». Я вернулся в спальню и очутился нос к носу с бандитом, который немного пришел в себя. Он занял оборонительную позицию из набора шуток для слабоумной девушки, но своевременный удар положил конец его карьере в весе пера. Он снова плюхнулся на кровать.

Пока он пытался вспомнить, кто он такой, я с помощью второго шнурка от занавески прикрутил его к стулу так же, как и наивного хозяина квартиры.

Оставалось только надеяться на скорое выздоровление персонажа, а пока я его обыскал. Из его документов явствовало, что его зовут Хуссейн, что он сириец, живет в Италии, и в Швейцарии он всего четыре дня. Не густо... Но в конце концов не могут же все называться Дюранами, не правда ли?

На столе я заметил бутылку «Квантро». Я открыл ее и всунул горлышко ему а клюв. Алкоголь его подбодрил, он заморгал, затем заметил меня. Его зеленоватое лицо стало серым, а черные глаза заблестели, как две геммы. Они выражали все, что угодно, кроме удовольствия (как говорил один из моих друзей, великий писатель). Я ему улыбнулся.

— Ну, Хуссейн, что ты думаешь?

Он не пошевелился. Его упорный взгляд вызывал у меня боль в груди. Я вмазал ему так, что наполнил его глаза слезами.

— Сволочь, — проскрипел он.

Я повторил.

— Начнем сначала. Во-первых, вежливость. Понятно?

Казалось, он был не очень уверен.

— Ты должен понять, что упрямство тут тебе ничем не поможет. Я взял верх, а против силы не попрешь. Теперь ясно?

Он сделал едва уловимое движение. Я принял его за знак согласия.

— Я знаю, что ты принадлежишь к организации Мохари, и у меня задание убрать тебя, как я убрал Влефту, — сказал я с самоуверенным видом.

Он казался удивленным, по его непроизвольному жесту я понял, что допустил промах, который и заставил его вздрогнуть.

— Не согласен? — спросил я, прописав ему превосходную зуботычину,

У него пошла носом кровь, от чего он погрустнел.

— Я не из сети. Я просто друг Греты, — ответил он.

Очко не в мою пользу. Когда перед кем-то начинаешь задирать нос, надо вытащить из него всю правду, по крайней мере, иначе, если он поймает вас на ошибке, можно остаться в дураках. Я снова принялся за устное воздействие.

— Не льсти себя надеждой, эй, невылупившийся дурак. Да невооруженным глазом видно, что ты из организации.

Он забубнил, колючий недоносок:

— Скажите, пожалуйста!

По правде говоря, у него морда мерзавца. Говорят, что нельзя судить о людях по внешности, но никто не разубедит меня в том, что если таскать на своих плечах подобный горшок, то достигается совершенство в выразительности.

Мысль, что это помоечное отребье укокошило малышку Франсуазу, ударила мне в голову. Мои нервы сдали. Я накинулся на него и стал колотить изо всех сил. Под моими кулаками его лицо понемногу менялось... Я ему изобразил красивые солнечные очки на глаза (очень артистичные), потом смастерил большую голову и наконец завершил все разрушением носа. Этот неряха будет выглядеть совсем кокетливо завтра утром. Его родная мама не узнает, даю слово! Если у него назначено свидание со своей подружкой, она примет его за другого и позовет гвардию!

Я остановился, пьяный от усталости. Хуссейн хныкал и стонал. Было впечатление, что он занимался любовью с локомотивом. Во всяком случае, он весь был разукрашен.

— По-длюга, — задыхался я, — ты меня достал. Теперь ты будешь говорить без единого жеста с моей стороны, потому что этот жест будет для тебя последним.