Это просто цирк какой-то!

Я уже упоминала, что пять – восемь минут вечернего праздника на манеже артист оплачивает тремя часами репетиций днем. Ежедневно, кроме «зеленого»[36] понедельника. Костя репетировал по пять часов, доводя реакции тела до совершенства, до легчайшего какого-то автоматизма.

Мощь и сила вовсе не обязательно должны представлять собой груду мышц. Костя, имея фактуру точно как у Володи Агеева, только поменьше габаритами, выглядел изумительно. Прекрасный акробат, он весил не больше семидесяти килограммов и был всего на голову выше меня. Но это были семьдесят килограммов стальных мышц, красивых, гармоничных, рельефных – идеальный треугольник спины, мощная шея, роскошные волосы до лопаток (я до сих пор люблю длинные волосы у мужчин), сильные ноги с рельефными мускулами.

А подъем! Боги, что это был за подъем! Когда Костя на репетиции стоял в стойке на руках, девки-гимнастки от зависти чуть не падали вниз со своих аппаратов – идеальная дуга узкой стопы была вызывающе прекрасна. А я пропадала от непонятной тоски, ухитрившись отыскать на круглом манеже пятый угол и забившись в него: мне хотелось, чтоб эти яркие птицы попадали со своих насестов и уже перестали бы таращиться на Троепольского. Хорошо, кстати, что пока они просто таращились. Переходить к более активным действиям наши девицы, все как одна отнюдь не робкого десятка, отчего-то не спешили, а только любовались издали. Как и я, впрочем. Только я восхищалась тайно, а они – вполне себе откровенно, не стесняясь.

Всегда доброжелательный, спокойный и улыбчивый, Костя, если не помогал кому-то по срочной надобности и не находился на манеже, носился где-то на мотоцикле или читал книги. Однажды, погибая от смущения, я набралась мужества (речь из пяти слов репетировала сутки) и попросила у него невесть откуда взявшуюся в том лохматом году, прекрасно изданную «Колыбель для кошки». Он дал, конечно. И я читала взахлеб ночами, рискуя серьезно обидеть влюбленного и напрочь теперь обойденного вниманием Женьку, который привык к вечерним совместным посиделкам и разговорам обо всем (в основном, он рассуждал о нашем совместном счастливом будущем), но не могла оторваться от книги. То была моя первая встреча с Воннегутом.

Никто из нас не знал, кем был Костя до цирка. Был ли он профессиональным спортсменом, как многие из цирковых, родился ли в опилках или пришел после училища? Он молчал, а народ не спрашивал – работало одно из негласных правил цирка, где за нетактичное любопытство запросто можно было узнать точный адрес… в общем, один малоприятный, но очень популярный адрес для чрезмерно любознательных. И тогда я совершила самое настоящее преступление.

Однажды Барский вместе с Давидом Вахтанговичем уехали по делам, а я решила сделать легкую уборку в вагончике Юрия Евгеньевича. И увидела на столе ключ от его кабинета. Кабинет вместе с малюсенькой игрушечной приемной, собственно, находились в другой половине этого же вагончика, но дверь туда была закрыта. А ведь именно там хранились специальные ценные книги, святая святых передвижного цирка № 13: бухгалтерская книга, кассовая книга со всеми расходами и приходами, административная папка с копиями авизо[37] и приказов, кадровая книга с данными об артистах, техническом персонале, временных работниках. Она-то и была мне нужна. Погибая от стыда, я открыла кабинет, тихо, как тать, прокралась к столу, достала книгу и мгновенно нашла нужную информацию: мастер такого-то спорта, и еще такого-то тоже мастер, заслуженный, год рождения – господи, ему тридцать два года! Как много-то, у меня ноль шансов, я же для него маленькая ду… Что? В графе «семейное положение» каллиграфическим почерком Барского было выведено: «вдовец».

Отлично помня, какую охоту устроили на разведенного Агеева цирковые девушки, до этого момента я была очень удивлена, что никто из них не попытался расставить силки на Троепольского, и решила, что дамы в курсе его семейного положения и соблюдают закон о неприкосновенности мужика, замечательного, но чужого – значит, Костя женат, и все тут. Мне даже стало чуть полегче, кажется. Но я должна была убедиться. Для того и пошла на преступление. Что ж, убедилась… Сияние, которым для меня был озарен этот мужчина, теперь, когда к нему прибавился глубокий оттенок сострадания, стало совсем ослепительным. Очевидно, тогда и появился очередной постоянный паттерн: с юных лет и до сих пор меня интересуют исключительно мужчины с необычной и непростой судьбой, но обязательно наделенные хоть каким-нибудь талантом.