Это случится не завтра

– Сколько стоил браслет?

– Шесть тысяч двести пятьдесят евро, синьора. – Управляющая снова хмурится. – Она вела себя немного странно. Была… come se dice, insistente…[19]

– Настойчивая?

– Она не хотела прикасаться к браслету. А когда я завернула его и положила в пакет, она попросила, чтобы я убрала его в еще один пакет.

– Вы уверены, что она русская?

– Со своей спутницей она говорила по-русски.

– Точно?

– Да, синьора. Я слышу этот язык ежедневно.

– Можете описать спутницу?

– Ее возраста. Немного выше. Короткие светлые волосы. Физически сильная. Похожа на пловчиху или теннисистку.

– У вас сохранилась запись с камер?

– Я обязательно посмотрю и, если оставите электронный адрес, вышлю все, что у нас есть. Но с момента покупки прошел уже месяц, и я не уверена, что записи сохранились.

– Понимаю. Но будем надеяться.

Ева беседует с управляющей еще минут пять, потом оставляет ей один из имейлов офиса на Гудж-стрит и благодарит.

– Этот браслет, синьора, – он бы вам очень пошел.

Ева улыбается.

– До свидания.

– Arrivederci, signora.

Когда они выходят на улицу под проливной дождь, Ева поворачивается к Лансу.

– Что за херню ты там изображал? Боже! Вот стою я, пытаюсь получить от этой женщины ответы, а тут же рядом стоишь ты и канаешь под Бенни Хилла… Блин, Ланс, ты вправду думал, что это поможет делу?

Он поднимает воротник.

– Вот и «Цуккетти». Пойдем перехватим по кофе и этих печенек.

Пастицерия – одурманивающее место, где воздух теплый от аромата выпечки, а прилавок ломится от обсыпанного сахарной пылью печенья, золотых рулетов и бриошей, меренг, макарони и кусков мильфея.

– Итак, – произносит Ева через пять минут. Настроение у нее несколько поднялось после тарелочки печенья галани и лучшего капучино в ее жизни.

Ланс наклоняется над крошечным столиком.

– Женщина, которая была с В. в ювелирном, почти наверняка ее любовница. Или по меньшей мере одна из.

Ева смотрит на него с изумлением.

– Откуда ты знаешь?

– Когда мне удалось убедить продавщиц, что я безмозглый идиот, который ни слова не понимает по-итальянски, они стали болтать между собой. Они все запомнили В. и ее подругу. Одна из них, по имени Бьянка, говорит по-русски и обычно обслуживает русских клиентов, но В. тогда обслуживала не она, поскольку В. превосходно говорит и по-английски, поэтому ею занималась твоя подруга Джованна.

– Так-так, продолжай.

– По словам Бьянки, у этих двух женщин вышла небольшая любовная перепалка. В. просила подружку не есть в магазине, а выйти на улицу, а та на нее злилась за то, что В. покупает милый браслет для angliyskoy suki, и не могла взять в толк почему.

– Что, прямо вот так? «Для английской суки»?

– Если верить Бьянке.

– Значит, ты свободно болтаешь по-итальянски? Мог бы сказать.

– Ты не спрашивала. Но это еще не все. Продавщицы решили, что мы расследуем пропажу какого-то украинского богача.

– Нам же об этом ничего не известно?

– Впервые слышу.

– А у нас есть его имя?

– Нет.

Ева смотрит на затуманенное дождем пространство площади.

– Давай предположим, – она слизывает с пальца остатки сахарной пудры, – что В. была в Венеции в то самое время, когда пропал этот безымянный украинец…

– Уже предполагаю.

– Ланс, я должна извиниться. Правда. Я…

– Забудь. Давай спросим здешний штат, не помнят ли они двух русских женщин, которые месяц назад покупали печенье; они, разумеется, ничего не вспомнят, и мы пойдем уже отсюда. Мне надо покурить.

На улице пáрит, а небо цвета синяка. Когда они идут через площадь, Ева чувствует, что ее с каждым шагом охватывает раздражение. Очевидно, дело в покупательницах браслета. Что это за женщина, которая назвала ее сукой, и какова ее роль? Правда ли, что она – любовница В.?

Ева вспыхивает от стыда. Неужели это ревность? Она не решается даже спросить себя об этом. Она любит Нико и скучает по нему. Он любит ее.

Спать под взглядом чужого человека – ну надо же!

И этот браслет. Полнейшая, ошеломляющая наглость.

Венецианская квестура – центральное городское полицейское управление – расположена в районе Санта-Кроче на Понте-делла-Либерта. У нее два входа: один – со стороны воды, где на причале стоят синие полицейские катера, и другой, куда менее живописный, – с улицы; он укреплен стальными защитными барьерами и охраняется агентами полиции.

В половине шестого Ева и Ланс сидят в ожидании аудиенции у квестора, местного шефа. Для организации встречи потребовалась масса телефонных звонков, но сейчас, когда все уже улажено, выяснилось, что квестор Армандо Тревисан «на совещании». Сгорбившись на скамье из узких реек, Ева глядит через бронированное стекло на уличное движение. Дождь кончился еще в полдень, но в воздухе по-прежнему ощущается сырость.

Из коридора появляется худощавая фигура в темном костюме, и ее целеустремленный вид оживляет общую сонливость. Фигура по-английски представляется квестором Тревисаном и ведет их в свой кабинет – монохромное помещение, где доминируют шкафы для бумаг.

– Прошу вас, миссис Поластри и мистер…

– Эдмондс, – говорит Ланс. – Ноэль Эдмондс[20].