–
– Просто Ева.
–
В хостеле она берет ноутбук и, усевшись на кровати, шифрует сообщение о Ринате Евтухе и о том, что в его исчезновении, возможно, замешана В. вместе со своей русской подругой, любовницей или кто она там. Сообщение отправляется к Билли на Гудж-стрит, а Ева звонит в номер Ланса. Трубку никто не берет, но через пару минут он сам стучит в дверь с пивом и чудовищных размеров пиццей.
– В окрýге только дорогущие кабаки для туристов. Поэтому я решил найти что-нибудь навынос.
– Отлично. Я жутко проголодалась.
Следующие полчаса они сидят у двери на маленький балкончик, попивая холодное «Настро Адзуро» и закусывая ломтями пиццы с картошкой, розмарином и сыром таледжио.
– Реально вкусно, – произносит Ева, когда в нее больше не лезет.
– Если ты шпион, приходится со многим мириться, – говорит Ланс. – Но до говенной еды я не опускаюсь.
– Не думала, что тебе не все равно.
– А вот. Я покурю на балконе, ты не против?
– Валяй. Мне надо позвонить мужу.
Найдя наконец в сумке телефон, Ева понимает, что он весь день лежал выключенный. К своему ужасу, она обнаруживает шесть пропущенных звонков и три сообщения от Нико.
– Черт!
Оказывается, с Нико произошел несчастный случай. Почти весь день он провел в Королевском бесплатном госпитале Лондона, но сейчас уже дома на костылях.
– Нико, мне ужасно, ужасно жаль, – говорит Ева, когда удается дозвониться. – Я только сейчас увидела, что телефон был весь день выключен. Что произошло?
– Одна из родительниц высаживала сына у школы. Сзади на него ехала машина. Я рванул и успел его оттащить. Ба-бах!
– Боже мой, милый. Мне так жаль. И как ты?
– Главное – перелом лодыжки. Еще трещина в берцовой кости, порванные связки.
– Сильно болит?
– Скажем так, готовить тебе придется чаще.
– Боже мой, бедный. Я имею в виду переломы. Хотя новость про готовку тоже так себе… Извини, был тяжелый день.
– Да уж, нелегкий. Как там Венеция?
– Чудесный город, несмотря на то что все время лил дождь.
– А Ланс? В добром здравии?
– Нико, умоляю. С Лансом все в порядке, с работой тоже, и я вернусь уже завтра вечером. Сможешь пока справиться сам?
– Мои предки сражались с османами при Варне. Так что переживу.
– У Тельмы с Луизой хватает сена?
– Можешь немного прикупить в дьюти-фри.
– Нико, прекрати. Извини меня, ладно? За то, что забыла включить телефон, за то, что я в Венеции, за твой несчастный случай. Мне жаль, что все так вышло. Тебе в больнице прописали болеутоляющее?
– Да. Кодеин.
– Принимай его. Только запивай водой, а не виски. И ляг в постель. Надеюсь, родители мальчика благодарны.
– Родительница. Она одна. И – да, благодарна.
– Я горжусь тобой, любимый. Правда.
– Чем займешься вечером?
– Попозже нужно будет сходить поговорить с одним человеком о записях с камер. – Вранье льется непринужденно, словно само собой. – Потом лягу почитаю.
– Что читаешь?
– Роман Елены Ферранте.
– О чем?
– Сложные отношения между двумя женщинами.
– А бывают не сложные?
– Из своего опыта такого не припомню.
Когда Ланс возвращается в комнату, сопровождаемый колечком табачного дыма, Ева все еще сидит, уставившись в телефон.
– Какие планы? – спрашивает она.
– Звонил одному человеку. Я работал с этим парнем в Риме, а потом он перевелся сюда. Подумал, перекинусь с ним парой слов о пропавшем украинце.
– Когда встречаетесь?
– Через полчаса. Бар возле полиции, куда мы сегодня ходили. А у тебя что?
– Иду на какой-то прием с Джованной из ювелирного магазина. Записи с камер стерли, но у нее наверняка найдется, что рассказать.
– Да уж, наверняка.
– Ты на что намекаешь?
– Ни на что.
– Ты ухмыльнулся.
– Это не ухмылка, а лицевой тик. Для меня и самого это больной вопрос.
– Слушай, ты прекрасно сработал утром. Просто отлично. И пицца была вкуснейшая. Но если ты собираешься ухмыляться всякий раз, как я упоминаю другую женщину, это не прокатит.
– Да, понимаю.
– Иди ты, Ланс, к черту.
– Именно. Сию секунду.
За десять минут Ева переодевается в платье от Лауры Фраччи, закалывает волосы в относительно приличный пучок и выходит в сумерки; на ее запястье – браслет розового золота. Дневной дождь обострил запахи – воздух теперь влажно благоухает сточными водами. Она переходит площадь и направляется на запад, мимо групп запоздалых туристов к мосту Академии. На середине моста она останавливается, зачарованная видом. Темнеющий канал, освещенные дома вдоль воды и у далекого выхода в лагуну – купол Санта-Мария-делла-Салюте. Столько красоты, почти невыносимой, и вся она постепенно умирает. Как и мы все, шепчет голос у Евы в голове. Завтра нет, есть лишь сегодня[24]
.Балансируя в точке, разделившей поток ее жизни на «ниже» и «выше по течению», Ева смотрит на мерцающий канал и размышляет о сопернице. Она видела лишь ее глаза, но этого достаточно. Я смерть, – говорил, казалось, ее взгляд, – а не познав смерть, можешь ли ты ощущать себя живой?