Это так просто… и прочая ложь

Когда Guns N’ Roses обрели успех и закрепились как культурный феномен, за мной установилась слава большого любителя выпить. В 1988 году телеканал MTV транслировал концерт, где Эксл представил меня как обычно – Дафф «Пивной Король» МакКаган. Вскоре мне позвонили представители продюсерской компании, работавшей над новым мультсериалом, и спросили, могут ли они использовать словечко «Дафф» как марку пива. Я рассмеялся и сказал: «Конечно, никаких проблем!» Затея казалась дешевым арт-проектом – ну кто всерьез делает мультфильмы для взрослых? Я и не подозревал, что речь идет о «Симпсонах» и что спустя несколько лет в концертных турах я начну повсюду натыкаться на пивные стаканы и другие питейные прибамбасы марки «Дафф».

Учитывая, сколько я повидал за свою жизнь, репутация пьяницы не казалась большой проблемой. Но Guns N’ Roses провели 28 месяцев в мировом турне в поддержку альбомов «Use Your Illusion» в 1991–1993 гг., и в тот период мое пьянство достигло воистину эпических масштабов. Для этого тура группа арендовала самолет – и не представительский самолет, а полноценный «Боинг-727». Он принадлежал компании MGM Casino, там имелись зоны отдыха и отдельные спальни для музыкантов. Мы со Слэшем окрестили самолет (если можно так сказать) во время первого же перелета, раскурив героин еще до того, как шасси оторвались от земли. (Кстати, не рекомендую повторять – запах шмали проникает всюду.) Я даже не помню, как играл в Чехословакии. Мы выступали на стадионе в одном из красивейших городов Восточной Европы вскоре после падения Берлинской стены, но я знаю, что был там, лишь потому, что обнаружил штамп в паспорте. На тот момент сложно было сказать, стану ли я одним из тех, кто экспериментировал в юности, а потом двинулся дальше.

Я следил, чтобы поутру рядом с кроватью уже стояла бутылка водки. Я пытался бросить пить в 1992 году, но всего через несколько недель начал снова, причем с удвоенной силой, – я просто не мог остановиться и в какой-то момент зашел слишком далеко. Волосы выпадали клочьями, а когда я мочился, болели почки. Тело не выдерживало алкогольную атаку и огрызалось в ответ. В носовой перегородке от кокаина образовалась дыра, и из носа непрерывно текло, как из неисправного толчка в убитом сортире. Кожа на руках и ногах потрескалась, а на лице и шее высыпали прыщи. Мне приходилось бинтовать руки под перчатками, просто чтобы продолжать лабать на басу.

Существует масса способов выйти из подобного состояния: кто-то соглашается на добровольную реабилитацию, кто-то идет в церковь, иные обращаются за помощью в общество Анонимных Алкоголиков – но в конечном счете, большинство оказывается в сосновом ящике два на полметра. Туда, как мне казалось, лежала и моя дорога.

К началу 1993 года я настолько злоупотреблял кокаином, что друзья (некоторые нюхали или курили за компанию со мной) принялись заводить осторожные беседы и изо всех сил старались не подпускать ко мне наркодилеров в перерывах между этапами турне. Однако я ухитрялся употреблять в обход благодетелей: в Лос-Анджелесе это легче легкого.

Я врал себе, что якобы не зависим от кокаина. Да, я не ходил на «кокаиновые вечеринки» и никогда не нюхал кокаин ради кайфа; мне была ненавистна сама мысль о том, что я «употребляю» кокаин. Нет, я нюхал из чисто практических соображений: стимулирующее действие кокаина снимало опьянение, а значит, я мог уходить в многодневные запои. Причем пил я буквально весь день напролет.

Поскольку я твердо решил не превращаться в стереотипного кокаинщика, у меня даже не было этой модной кофемолки, с которыми нюхать в самом деле было куда проще. Я брал упаковку кокаина, открывал, небрежно разбивал крупный комок на несколько помельче и засовывал один из кусочков прямо в нос. Конечно, столь примитивный процесс был чреват последствиями: в носу вечно жгло, порой от приступов боли я скрючивался пополам.

А потом забеременела жена Джоша – моего основного дилера по части кокаина. Я забеспокоился, что она не отказалась от наркотиков, это не укладывалось в мою довольно шаткую этическую схему. Можно забавляться чем попало и играть, сколько вздумается, но лишь со своей собственной жизнью. Подвергать опасности кого-то еще – неприемлемо. Я не хотел быть частью истории, в которой могла пострадать третья, невинная сторона. Для меня это был вопрос элементарной порядочности – я родился в большой семье, и к тому моменту у меня было около 23 племянников и племянниц, всех я знал с младенчества. В общем, я говорил с Джошем и его женой Иветт и настаивал на том, чтобы она бросила наркотики. И пусть я еще сам не мог служить примером, но предложил заплатить за курс Иветт в рехабе.

Джош и Иветт клялись, что, черт возьми, Иветт завязала с кокаином, что ни за что на свете она не стала бы употреблять, пока носит ребенка. И все же подозрения не стерлись до конца.