Это только цветочки

Не знаю, о чем там подумал мой собеседник, а я подумала, что поднимать меня в час ночи — это просто хамство. Где же я слышала этот нудный, бесцветный голос?

— Может, вы для начала представитесь? — мне надоело ломать голову.

— Вы не помните меня, жаль, — вздохнул ночной собеседник, — а мы ведь только сегодня с вами обсуждали положение дел с нашей милицией.

— А, — осенило меня, — Илья Гаврилович?

— Да-да, — раздался в трубке натянутый смех, — у меня есть для вас сюрприз, — таинственно добавил он, — хотя…

— Что хотя? — вмиг взбодрилась я.

— Я очень сочувствую Галине Семеновне… ей будет нелегко…

— Да что такое, объяснитесь, наконец! — довольно требовательно сказала я.

— Могу только сказать, что то, что я хочу вам сообщить, напрямую связано с вашими поисками. Но это не телефонный разговор, вы меня понимаете?

— Конечно, — зевнула я, — но сейчас час ночи…

— Я думал…

— Хорошо, что вы предлагаете?

— Встретиться и поговорить, если вам, конечно, это нужно.

— У вас бессонница? — поддела я главного прокурора.

— Просто я не могу никак успокоиться. Сына моего хорошего друга, как вы выразились, «прессуют», я считаю себя обязанным что-нибудь предпринять, — со вздохом произнес Селиванов.

— Что, например?

— Послушайте, — вкрадчиво начал Селиванов, — дорога каждая минута. Я один дома. Приезжайте.

— Хорошо.

Селиванов продиктовал мне адрес. Я поняла, что это за городом. Он подтвердил, что речь идет о загородном «поместье». На всякий случай я сделала один звонок. Селиванову я пообещала приехать не раньше чем через час — так что время у меня было.

Приведя себя в порядок, я выскочила на лестничную площадку. Осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, спустилась вниз. Стояла звездная ночь. Веяние теплого ветерка обдавало кожу лаской и обещанием романтического приключения. «Как хорошо сейчас влюбленным, — снова зевнув, подумала я, — ходят себе под луной и в ус не дуют, рассказывают друг другу сладкие глупости и смеются как тихопомешанные». Я вспомнила, в каком замешательстве оставила Костю.

«А ведь ты, Иванова, могла бы сейчас лежать в его объятиях и сентиментально мурлыкать». Я вздохнула и выехала со двора. В голове шумело. «Нет, — решила я, — завтра надо как следует выспаться».

Я покинула город, пересекла черту, условно отделяющую его от пригорода. Дорога была пустынной и унылой. По обе стороны тянулась темная стена лесопосадок. Казалось, звездный свет не доходит до окрестных степей или слишком слаб и робок, чтобы пробить их непроницаемую черноту. Мне стало даже жутко: я привыкла наблюдать мир в гармонии, а тут она явно отсутствовала. На ум пришли красноречиво описанные пейзажи Дантова ада. Те же мглистые круги, та же безысходность.

«Ну-ка, встряхнись!» — скомандовала я себе.

Увидев гостеприимно горящие окна в доме Селиванова, я обрадовалась, как ребенок. Дом был двухэтажный, занимал огромный участок. В темноте трудно было оценить архитектурные достоинства здания, да они меня, честно говоря, и не волновали. Я посигналила. Здоровенные ворота разъехались. Я очутилась во дворе, контуры которого терялись во мраке. На фасаде горели три небольших лампы. Машин во дворе не было. Стояла тишина. Я вышла из салона и огляделась. Никого. Поднялась на несколько ступенек и хотела уже нажать на кнопку звонка, как дверь с характерным металлическим щелчком открылась. На пороге, озаренная мягким светом зажженных в прихожей бра, стояла женщина. Я немного растерялась.

— Илья Гаврилович ждет вас в холле, — сказала она хорошо поставленным голосом.

Я вошла внутрь и поняла, что передо мной домработница. На ней было темное, до колен, платье, открывающее руки и шею, и маленький голубой передник. Женщине было лет тридцать пять. Она держалась с достоинством и грацией, весьма странными для прислуги. То есть, конечно, мне не раз доводилось видеть фильмы, повествующие о дореволюционной жизни зажиточной интеллигенции и буржуа. Я была совсем не против того, как уважительно и чинно держалась прислуга. Но в манерах открывшей мне дверь женщины было что-то, что наводило на мысль, что она не иначе как Золушка или какая-нибудь обедневшая дворянка на службе у буржуа.

У домработницы, как я определила ее статус для себя, хотя очень сомневалась, что это не какая-то игра или фокус, были тонкие черты лица, большие темные глаза и аккуратно уложенные черные волосы, по которым то и дело пробегали медные блики. Еще она мне напомнила фигуру с полотен Рембрандта. Заинтригованная, я застыла в немом созерцании этой аристократки в фартуке.