Это традиция, детка!

Рыскинг повернулся к наблюдавшим с большим интересом за его диалогами коллегам и рявкнул:

«Так, ребята, хорош, здесь мы все закончили… увозите тело… Иваныч, жду результатов вскрытия», – добавил он со значением судмедэксперту, который уже «отработал материал на месте» и, заскучав, что-то внимательно изучал в своем андроиде…

Наконец Хвостов остался в кабинете один…

Передать его настроение было бы не легко.

Калейдоскоп мыслей и мыслишек в безумном танце проносился в его голове. И лишь одна из них приобретала все более отчетливые очертания – как бы просочиться за пивом и снять стресс…

Его мечтания были прерваны и изничтожены на корню вплывшей в кабинет из другой двери Музы Мордехаевны.

Иногда, то ли при сильном волнении, то ли в силу некоторых необъяснимых причин, Муза Мордехаевна обращалась к Модесту на «ты».

«Модест, – тихо, но властно начала она, – полиция уехала, ты как?»

«Да как…, – вяло начал Хвостов, – жуть какая-то… я до сих пор в себя прийти не могу…»

«А надо бы уже давно, – оборвала его причитания Застенкер. – Надо срочно ответить Укроповой по поводу ротации, потом надо бы у Фабержевич денег попросить, пусть хоть тысяч триста оплатит, она обещала. Да, и Белизневской надо срочно отправить список по сухофруктам. Она собиралась завести в матрицу минимум половину».

И, видя, что Хвостов по-прежнему пребывает в полукаматозном состоянии, наддала: «Модест, соберитесь, давайте, давайте, надо все это сделать быстро».

И она с дежурной улыбкой медленно поплыла из кабинета.

Уже взявшись за дверную ручку, Застенкер вдруг обернулась, немного прищурилась и тихо спросила: «Модест, а как вы думаете, если Тимур мертв, то, может быть, нам и не придется отдавать долги его фирме? Тогда мы бы могли взять эти деньги себе…»

«Ну, не знаю, – задумчиво произнес Хвостов и вздохнул, – может, и не надо отдавать, во всяком случае уж точно не сейчас…»

«Ну и прекрасно, я тоже так думаю», – и игриво улыбнувшись, Муза Мордехаевна выплыла из кабинета Хвостова, оставив его хозяина в весьма плачевном состоянии.

Некоторое время он сидел, не двигаясь и практически ничего не соображая.

В голове гудело, в ушах звенело, в животе урчало (сегодня он не успел позавтракать, потому что бегал все утро с очередным поручением жены).

«Давление, наверное, подскочило», – устало подумал Модест Полуэктович и тихонько застонал.

Внезапно ему стало так жалко себя, что он чуть было не пустил слезу: «Божечки мои, как же все надоело… И задания эти дурацкие… И тетки эти злые… И все время хожу под уголовкой… и все пьют кровь, пьют…»

Модест резко встал, чтобы сбросить с себя груз отчаяния, и подошел к большому некрасивому зеркалу в другом углу кабинета.

Внимательно вглядываясь в свое отражение сквозь пыльную поверхность зеркала, изучая осунувшееся лицо, он пригладил немного волосы рукой и шепотом произнес: «Ээх…, что за работа такая… пришел сюда молодым здоровым блондином, а сейчас седой и больной почти старик».

Его трагические измышления были прерваны внезапным появлением еще одного менеджера фирмы, Вероники Быстровой.

Вероника, давняя знакомая Музы Застенкер, пришла на работу по приглашению оной и старательно выполняла все ее многочисленные задания.

Быстрота, с которой что-либо делала Вероника, была поразительна, правда, не всегда при этом скорость означала качество.

И Быстрова частенько переделывала уже сделанное, чтобы исправить неточности.

Этим она вызывала частые ухмылки Хвостова, человека рассудительного и неторопливого, делавшего свои «домашние задания» скрупулезно, а потому невероятно долго.

Вероника Быстрова была почти всегда в хорошем настроении, несмотря на то, что в «Шиш-Традиции» для нее даже не нашлось рабочего стола.

Нимало не смущаясь этим обстоятельством, она фланировала из комнаты в комнату, периодически пользуясь чужими компьютерами или телефонами.

Стремительность Вероники, которая так часто вводила в ступор Модеста Полуэктовича, сработала и сейчас.

Она буквально влетела в кабинет Хвостова, чуть не зашибив дверью его владельца.

Вовремя успевший отскочить Модест Полуэктович раздраженно подумал про себя: «Вот ненормальная, всегда носится, суетится, все с ног на голову переворачивает…».

Но вслух произнес: «Добрый день, Вероника, что случилось?»

«А то вы не знаете», – парировала Вероника, вихрем пролетая мимо него, и, усевшись на краешек дивана, с которого только что унесли Тимура, затараторила: « Ну, правда, что ли, Тимура убили? Или он сам? Я, блин, как всегда, опоздала на самое интересное… А почему именно на вашем диване? А когда? Расскажите, что, как?» – и от нетерпения она непроизвольно хлопнула несколько раз себя ладошками по круглым коленкам, обтянутым темными лосинами.

Вероника была стройная, и, в отличие от Музы Мордехаевны, всегда скрывавшей дефекты и лишние килограммы, позволяла себе ходить в обтягивающих водолазках и брючках, не боясь шокировать кого-либо перевешивающимися за «борта» телесами».