Это твоя жизнь

Казалось, еще полно времени, чтобы поразмыслить о предстоящем вечере, но вдруг стало ясно, что уже некогда репетировать монолог и пора мчаться в Лондон. Я решил поехать на машине и оставить ее у дома родителей. Не хотелось, чтобы меня вез подобострастный шофер в блестящем черном «мерседесе». Если тебя слишком часто балуют, это постепенно сказывается на характере. Хотя я и удивился, когда рассеянно влез на заднее сиденье своего «ниссана», словно ожидал, что за руль сядет кто-то другой. Рядом со мной в чехле лежал мой лучший костюм, и я все проверял, сунул ли в карман текст. На светофорах я его вынимал и бессмысленно таращился на слова, пока меня не подгоняли автомобильным гудком сзади.

В «Палладиум» я приехал за пару часов до начала концерта, но толпы поклонников уже послушно стояли за барьерами оцепления. Над дверями огромными буквами светилось: «Бенефис Билли Скривенса». Такое в духе Билли — даже после смерти получить оплату по максимальной ставке. Меры безопасности внутри здания были серьезнее, чем я когда-либо видел. Кое-куда не пускали даже артистов. Это самый рискованный вид телевизионного шоу: трансляция в прямом эфире, без генеральных репетиций, здесь все решает организация, каждый номер должен идти минута в минуту. Режиссер сидел за пультом и молился, чтобы никто не выругался матом или не сказал еще чего похуже, например не предложил бы зрителям выключить телевизор и почитать книжку.

Я хотел поздороваться со Стеллой и узнать, как у нее дела, но мне сказали, что это невозможно.

— Передайте, что это Джимми Конвей, — попытался настаивать я, они на миг скрылись, но потом повторили, что сейчас с ней встретиться нельзя. По-моему, они ее даже не спрашивали.

Охрана вела себя вежливо, но очень жестко — прямо боевая операция, где у каждого четкие обязанности, никто не нарушает правил и никаких исключений для тех, кто почему-то решил, что инструкции не для него. Мне наскоро сделали звуковой тест, где я быстро перечислил, что ел на завтрак, стараясь не выдать, до чего поражен размерами пустого зала. Сцену оформили почему-то как гигантскую церковь, будто мы на мемориальной панихиде по покойному святому Билли. Тут имелись и алтарь, и кафедра, и лилии, которые две команды дизайнеров без конца опрыскивали, потому что они смотрелись как-то не так. После того как администратор сцены запугал меня размерами зала, меня препроводили к гримеру, а потом впихнули в пустую комнату, чтобы я вдоволь помандражировал.

Я переоделся и тихо трясся себе, лежа на диване в гримерке и стараясь не обращать внимания на осу, которая с безумным жужжанием билась о стекло. Наверное, из-за нервного напряжения я преувеличил символизм западни, в которую угодило насекомое. Вот и моя жизнь такая же, думал я: без конца бьюсь головой о стекло, пытаясь вылететь наружу. Так и большинство людей обречены раз за разом натыкаться на одни и те же преграды. Они видят снаружи огромный мир, но он недосягаем для них.

На сцену мне было нужно только через час после начала концерта. Хотя я слышал, как распорядитель сцены выкликает имена артистов — словно диспетчер вызывает по рации такси, оставалось неясным, как продвигается концерт. Я спросил уборщицу, нельзя ли послушать, что происходит на сцене, через динамик на стене, она пообещала узнать и исчезла с концами. Мы получили самые строгие инструкции не выходить, пока нас не вызовут, и я все ждал, ждал и изо всех сил старался себя развлечь, пока не обгрыз все ногти. Поскольку меры безопасности были просто беспрецедентные, признаюсь, на миг я подумал: а может, все это ради меня? И на самом деле никакой это не мемориальный концерт, а долгожданная программа-сюрприз «Это твоя жизнь» для Джимми Конвея? А потом вспомнил, что гала-концерт объявлен «обязательным к просмотру» в телепрограммах, и подумал, зря они так, зря столько шума.

Наконец и мне объявили пятиминутную готовность, и я собрался с мыслями самым спокойным и профессиональным образом: облился водой сверху донизу, и Джуди Денч застукала меня в своей раздевалке с ее феном в ширинке; странно, но такое упражнение на сосредоточенность почему-то не вошло в книгу Станиславского «Работа актера над собою».

За кулисы проникал жар зрительного зала. Был полный аншлаг, и хотя я не видел зрителей, но почти физически ощущал восторг ожидания. Распорядитель сцены попытался развлечь меня легкой пикировкой, дабы снять напряжение, но я подскочил как ужаленный от верещания мобильника.

— Простите! Простите! — зашептал я, а распорядитель одарил меня преувеличенным взглядом «Ай-ай-ай!» и сказал:

— Ну все, вам пора! — И добавил: — Думаю, вас ждет приятный сюрприз. — И мне его слова показались странными.