Это - убийство?

— Да, он мог бы сам сказать почти что словами Иеремии: «Они не станут причитать над ним, говоря: „О, моя сестра! О, брат мой!“ Они не станут плакать над ним, говоря: „О Господи! Спаси и помилуй!“» Ушедший от нас брат вспомнил в последнее воскресенье перед каникулами все мои проповеди за последний семестр. Наша задача теперь — обратить свои взоры назад и извлечь из прошлого такие уроки, какие пригодились бы нам в дальнейшем. Произошло событие, которое наложило отпечаток на всех и вся… Явился нам сам Ангел Смерти… И вы легко припомните… — продолжал Даггат, предварительно отхлебнув из стакана с водой, поставленного на кафедре, — …вы легко припомните те слова, которые я говорил вам с этого же самого алтаря в первое воскресенье этого семестра. Как же мало сделал я и как мало сделали вы для того, чтобы слова мои не стали провидческими! И в этом большой урок для всех нас, необходимый урок в наше время, когда наука ведет себя все более чванливо, изобретения уже не служат народу и лишь обогащают самого изобретателя… Это заставляет нас верить, что своим благополучием, самим дыханием жизни в нас мы обязаны всевидящему и всезнающему Провидению…

Ривелл с трудом удерживал смех.

— Ну разве это не ужасно? — шепнула ему на ухо миссис Эллингтон, когда они встали со скамьи после богослужения. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Но все же повеселее, чем те жуткие вещи, которые мы тут раньше от него слышали. А кстати, надолго вы у нас задержитесь?

Он ответил, что скорее всего вернется в Лондон завтра утром.

— Не забудьте нас навестить, когда приедете в следующий раз, — сказала она, кокетливо улыбнувшись, и Ривелл, пожав ей руку, обещал.

За ужином у директора он не удержался от соблазна и сказал:

— Мне кажется, я разгадал вашу маленькую тайну, сэр.

Роузвер, к его удивлению, не выказал особого желания услышать продолжение этой реплики.

— Ривелл, — медленно и многозначительно произнес директор, — боюсь, что мне следует извиниться перед вами. Тут вообще нет никакой тайны… Я пригласил вас в минуту душевного потрясения. А сейчас… сейчас я в более спокойном состоянии и понимаю, как вы могли воспринять мои слова. Вы выразили свое отношение к моему письму с максимальной вежливостью, но я и сам могу теперь судить обо всем… И вы правы. Я позволил себе свалять дурака и теперь искренне прошу у вас прощения за то, что заставил вас зря потратить время… Налейте себе еще вина.

Ривелл налил, испытывая недоумение и досаду.

— Все равно, — заметил он, — хотя я согласен с вами, что никакой особой тайны тут нет, мне удалось найти объяснение тому, почему в учебнике у Маршалла оказалась та записка.

Ривелла разозлили странные слова Роузвера. Хорошенькое дело — он выполнил то, о чем его просили, а вместо благодарности вдруг преподносят извинения!

— Видите ли, — упрямо продолжал он, — все дело в очень чувствительном, меланхолическом характере мальчика. Случилось так, что в первое воскресенье семестра Даггат прочел очень мрачную проповедь — насчет внезапной смерти и загробной жизни. Я знаю это, поскольку в сегодняшней проповеди он постарался воспроизвести именно те слова, что сказал тогда. Так вот, моя гипотеза заключается в том, что Маршалл, будучи взволнован проповедью, вернулся к себе и написал странное, неуклюжее завещание. Вам не кажется, что это возможно?

— Не то что возможно, а вполне реально! Да и вообще, дело не стоит того, чтобы ломать голову… Пойдемте лучше ко мне в кабинет, выпьем ликеру и потолкуем о более приятных вещах.

Но Ривелл не сдавался даже после ликера и прекрасного выдержанного бренди. Он не мог понять внезапной перемены в настроении собеседника и чувствовал досаду от прохладного отношения к его блестящей теории.

Наутро Ривелл, однако, пришел к заключению, что Роузвер терзался беспочвенными подозрениями и попусту поднял тревогу. Распрощались они после завтрака, наговорив друг другу массу комплиментов.

— Нет, вы должны обязательно приехать ко мне в гости еще раз, — настойчиво повторял директор школы в Оукингтоне, пожимая Ривеллу руку на крыльце. — Я очень на это надеюсь, очень.

Ривелл с приятной улыбкой отвечал, что обязательно так и сделает… И вдруг его собеседник в последний момент сунул ему в руку запечатанный конверт.

— Не раскрывайте, пока не сядете в поезд, — добавил Роузвер. — Счастливого пути.

Ривелл, конечно же, распечатал конверт еще в такси. Там лежал чек на двадцать фунтов стерлингов и листок со словами «На профессиональные расходы».

В своем дневнике Ривелл записал (не без тайной надежды, что эти записи когда-нибудь будут изданы многотомным собранием…): «Дело Оукингтона закрыто. Оно оказалось совершенно бессмысленным, как я и думал с самого начала, но закончилось теплыми словами и чеком на двадцать фунтов стерлингов. И то и другое совсем не так уж плохо. Мне понравился Роузвер, несмотря на его нервозность, но не понравился Эллингтон. Наверное, главная загадка Оукингтона — это почему столь привлекательная женщина, как миссис Эллингтон, выбрала себе такого супруга».