Это Вам для брошюры, господин Бахманн!

И это только один пример, написал я Бахманну. Что происходит на так называемых частных каналах, я даже не хочу говорить. Достаточно раздобыть пару старых садовых стульев, искусственную пальму, корейскую видеокамеру из самых дешевых и пригласить того или иного безмозглого поп-музыканта или модель – и после этого можете считать себя миллионером, а репутация крупной и необычной личности вам обеспечена.

В лучшее эфирное время подростки играют в викторину для имбецилов, там тоже есть так называемые ток-шоу, специализирующиеся, скажем, на садомазохизме. Я ничего не имею против садомазохизма, написал я Бахманну, если он представлен на уровне, ну, по крайней мере человекообразной обезьяны, шимпанзе или орангутана, но на этих частных каналах как у ведущих, так и у гостей, как у садомазохистов, так и у несадомазохистов интеллект, как у беспозвоночных тварей, как у амеб, я даже не понимаю, что они говорят, написал я Бахманну, они хрюкают и мычат, иногда, впрочем, начинают скулить. Как вам вообще в голову пришло создать брошюру о стране, где у молодежи нет высшей цели, чем стать бульварным хроникером или ведущим ток-шоу, государственного или частного, с садомазохистами или без садомазохистов, и интервьюировать ведущих других, но не менее убогих ток-шоу, и под хрюканье, мычание и скулеж стаскивать человечество на уровень в лучшем случае обезьян?

Нет, определенно, ваш проект кажется мне подозрительным, написал я Бахманну. Охотнее всего я бы забыл те градусы северной широты, о которых идет речь, поменял бы паспорт, национальность, цвет волос, имя, фамилию, язык, память, историю, хромосомы и генеалогическое древо… но это, кажется, невозможно. Как писатель, я целиком завишу от единственного языка, которым овладел в совершенстве, – к моему ужасу и сожалению, это именно так, прибавил я, мое положение можно сравнить с положением бедняги, родившегося в чужом теле, с положением трансвестита. Я и в самом деле ненавижу этот народ – ну почему я не родился намибийцем, англичанином или малайцем? И, положа руку на сердце, Бахманн, мне совершенно непонятен весь этот ваш проект с брошюрой. Вы же должны понимать, что, публикуя эту брошюру, сознательно или бессознательно, вы превращаете меня в глашатая этого народа, этого чемпиона мира по пошлости… поверьте, Бахманн, вы совершаете очень серьезную ошибку.

Написав последнюю фразу, я вынужден был отложить ручку и сделать несколько глубоких вдохов – до такой степени меня переполняла ненависть. Прошло несколько минут, прежде чем я заставил себя вновь взяться за перо – на этот раз с рюмочкой анисового ликера в качестве утешения.

Давайте вернемся ненадолго к этому писателю, вернее, писательнице, о которой только что шла речь, написал я, к этому новоявленному виртуозу прозаического жанра, к этой юной женщине, чья первая книга уже считается первоочередным культурным событием в моем так называемом отечестве, то есть вы помните, Бахманн, речь идет об авторе сборника бульварных хроник; возвращаясь к этой несомненно симпатичной и веселой девушке, которая наверняка ничего дурного не имела в виду, когда создавала свой шедевр, она хотела всего лишь собрать свои скромные бульварные хроники в один том – и наверняка безмерно удивилась, когда на страницах так называемых культурных отделов газет моей страны ее объявили чуть ли не гением, наверняка она презрительно ухмыльнулась, получив еще одно доказательство бездонной духовной нищеты и бездушия так называемого общества, а что же это еще, как не духовная нищета и бездушие, когда собрание бульварных хроник объявляют литературным шедевром; итак, возвращаясь к этой писательнице, я хочу со всей возможной настойчивостью подчеркнуть – то, что она неожиданно оказалась женщиной, всего лишь случайность. И это глубоко несправедливо – указывать пальцем именно на женщину как на пример ошеломляюще низкого уровня литературы в моей стране, потому что среди мужчин дело обстоит не лучше; более того, среди мужчин дело обстоит во много раз хуже, если такое вообще можно себе представить.