Это Вам для брошюры, господин Бахманн!

Что тебе надо? – спросила она, не поднимая глаз от карты с контактными отпечатками, – если у тебя есть что сказать, говори, нечего просто стоять и глазеть, ты же видишь, я занята. Я не буду отрывать тебя от работы, ответил я, вернее, у меня нет намерений отрывать тебя от работы, но обстоятельства вынуждают меня, во-первых, задать ряд вопросов, а во-вторых, не выпускать тебя из поля зрения, теперь же все по-иному, теперь ты в команде загонщиков, как ты сама сказала, ты присоединилась к гегемонам, к носителям зла, и я в целях безопасности просто обязан знать, что ты собираешься предпринять, вот что сказал я своей жене. Я ни к кому не присоединялась, отрезала она, кончай ты с этим, бога ради. Я сделал несколько шагов, поднял карту с контактными отпечатками и поднес ее к пламени свечи. Что ты делаешь? – воскликнула жена. Жгу контактную карту, ответил я совершенно спокойно, даже не поднимая голоса, это же совершенно естественно, я саботирую твою работу, я иду в нападение, ты присоединилась к моим врагам, a la guerre comme a la guerre, на войне как на войне… Ты теперь в стане моих врагов, людей, которые ничем иным не занимаются, как саботируют мою работу, что ты еще могла ожидать – что я стану верещать от радости, что в моем собственном доме завелся лютый враг? – совершенно естественно, что я иду в нападение, ты, как ты сама сказала, мой враг, а врага следует уничтожить, чтобы не погибнуть самому. Пока я произносил эти слова, жена бросилась на меня с кулаками, пыталась вырвать горящую контактную карту. Ничего не выйдет, сказал я, знай, что ненависть придает мне силы, я стал нечувствительным к ударам и пинкам, твои удары и пинки на меня не действуют, потому что ненависть и презрение к врагам, к которым я теперь причисляю и тебя, закалили меня до такой степени, что я совершенно не чувствую боли. После этих слов она в полном остервенении начала с новой силой осыпать меня градом ударов и ругательств, но физическая слабость и маленький рост не позволили ей спасти оставшиеся контактные карты, я отправил их в огонь одну за одной. Бесполезно, повторял я во время этой сцены, бесполезно, даже не пытайся, я уничтожу все, что у тебя здесь есть, в твоем так называемом ателье, и нашу свадебную фотографию тоже уничтожу, ты примкнула к стану врагов, и тебе некого винить, кроме себя самой, я тебя ненавижу, сказал я жене, и считаю, что моя ненависть совершенно справедлива – как же я могу не испытывать ненависть к тому, кто хочет меня уничтожить, как я могу не защищаться, если меня хотят убить, по крайней мере психически, нет уж, я не могу не защищаться, сказал я жене, я же не самоубийца, и я пока еще не считаю, что мое поражение – свершившийся факт. Вот так, спокойно и взвешенно, объяснил я своей супруге, почему я уничтожил все, что было в ее ателье, – акварели, фотографии, видеозаписи, ее письма, записи, папки с документами; тихим и спокойным голосом, ни на секунду не теряя самообладания, я перечислял все пункты, почему мои действия совершенно оправданны и легитимны, и при этом предавал огню все, что попадалось мне под руку, или просто-напросто рвал на куски, топтал ногами, вырвал пленку из ее камеры, сломал об колено кисти, швырнул в стену мобильный телефон, я словно бы не замечал ее крики и удары, угрозы позвать соседей, вызвать полицию, я методично и целеустремленно уничтожал все подряд, это было не так уж трудно, поскольку моя жена никогда не отливала скульптур и не работала с мрамором, у меня даже мелькнула мысль, что если бы это было так, моя задача была бы куда труднее, но все эти ее произведения, эти эфемерные листы бумаги, фотографии… это просто смешно, до чего легко оказалось их уничтожить… а ее отчаянное сопротивление – я словно бы просто не замечал его, это сопротивление, оно вызывало у меня только презрительный смех и ненависть к тому, что она называла своим искусством. Кончай! – воскликнула она, – ты что, не слышишь? А почему я должен ее слушать? Наоборот, все ее восклицания только подогревали меня; беспощадность к врагу – разве это не главное правило войны? Должен же я как-то защищаться, это совершенно оправданный ответ на террор, которому подвергли меня мои враги, это взвешенный и точно рассчитанный контрудар – уничтожить все, что представляет хоть какую-то ценность для врага, они же только тем и занимаются, что уничтожают все, что дорого для меня. Никакой моральной проблемы я перед собой не видел и продолжал свою кампанию – сжег ее диапозитивы, сломал диапроектор, растоптал видеокамеру, ударом ноги размозжил видеомагнитофон; под конец я схватил нашу свадебную фотографию и хотел и ее уничтожить, но передумал… с презрительной улыбкой, отражая отчаянные атаки жены, я уничтожил все, что было в этом ателье, все, что было ей дорого, и, сопровождаемый ее истерическим воем, покинул квартиру со свадебной фотографией в кармане пиджака, не то чтобы довольный своим подвигом, но с облегчением – наконец-то мне удалось победить врага настоящего, из плоти и крови, а не одного из этих фантомов, невидимых и бесплотных супостатов в моем так называемом отечестве, которые травят меня – годами.