Это Вам для брошюры, господин Бахманн!

На горизонте по-прежнему громоздились свинцовые облака. Начинало темнеть. Рядом с павильоном какой-то тип прогуливал собаку – интересно, что заставило его выйти с собакой в такую погоду, неужели нельзя было подождать пару часов, пока немного просветлеет? А может быть, этого человека, как и меня, вынудили уйти из дому, может быть, его просто выгнали на улицу, или он ушел по собственному желанию вместе со своим верным псом, своим четвероногим другом и слугой, мохнатым оруженосцем… наверняка он ушел сам, обнаружив, что его жена состоит в заговоре с врагами; мне его жаль, подумал я с удивлением, я даже чувствую к нему нежность, его судьба наверняка напоминает мою – иначе что ему делать на улице в такую образцово мерзкую, не просто мерзкую, а скажем прямо, в такую удручающую погоду? Его собака, увидев другую собаку, радостно тявкнула и попыталась рвануться к ней – порыв, который, впрочем, был тут же укрощен неумолимым поводком хозяина. Взволнованное животное продолжало время от времени взлаивать и вилять хвостом. О, этот вечный театр, сказал его хозяин, постоянно один и тот же театр. Ну и ну, удивился я, как странно, он, стало быть, считает, что его собака притворяется, вот тебе и раз, у этого человека совершенно нет уважения к естественным наклонностям преданного ему животного, его, по-видимому, раздражает, что собака ведет себя как собака, а может быть, даже и то, что она выглядит, как собака, подумать только, до чего довело его отчаяние, его существование, скорее всего, достигло такой степени безнадежности, что мизантропия распространяется уже и на собаку! Должно быть, враги осадили его сразу, одновременно, со всех сторон, они не стесняются в средствах и забросили за линию обороны его собственную жену, словно парашютиста, и она готова в любой момент всадить ему нож в спину – не дай ему Бог потерять бдительность… что ж, в теперешние времена это, оказывается, вполне обычная история, это входит в арсенал современного искусства террора – натравливать жену на мужа, детей на родителей, братьев на сестер и так далее и тому подобное. Почему вы так странно обратились к собаке? – спросил я его, стоя под крышей павильона, без всякого недружелюбия, скорее всего, мне просто надо было с кем-то поговорить, – конечно же ваша собака не устраивает вам театральное представление, она даже и не собиралась вами манипулировать, она просто совершенно нормально среагировала на внешний раздражитель, в данном случае – другую собаку, которую ей захотелось обнюхать или, может быть, поиграть с ней. Мой вопрос, очевидно, заинтересовал его, потому что он подошел поближе – вместе со своей собакой, которая по-прежнему тявкала и виляла хвостом. Посмотрите, сказал я и показал ему свадебную фотографию, мои преследователи так беспощадны, что не побрезговали привлечь на свою сторону жену, не знаю, какая уж там цифра стоит против ее имени в платежной ведомости, впрочем, они не жалеют средств, никакая сумма не покажется им чрезмерной, они не успокоятся, пока не увидят, что заткнули мне рот, что я побежден, мертв и никогда больше из мертвых не восстану, на прощальной церемонии они будут проклинать меня и плевать в открытый гроб… но что я о себе, интуиция подсказывает мне, что ваша ситуация ничуть не лучше моей, вас тоже преследуют, это же видно – по вашему загнанному взгляду. И вот вы в вашей вполне, по-видимому, оправданной мизантропии обвиняете собаку в том, что она притворяется и устраивает вам театральное представление, но собака здесь ни при чем! поверьте мне, преследования в вашей стране – всего лишь детские игры по сравнению с тем, что происходит на тех безнадежно пораженных злопыхательством и завистью широтах, откуда прибыл я; уж там-то наука преследования возведена в ранг высокого искусства, в национальную доблесть, там даже и глазом не моргнут, как завербуют жену или детей и начнут натравливать их, как гончаков, на мужа или отца. Вам, знаете ли, следует благодарить Бога, что вы родились в этой стране, где вас, может быть, и преследуют, это заметно, но вы, по крайней мере, можете утешаться тем, что искусство террора в его наихудшей форме, в форме преследования личности, здесь, у вас, далеко не достигло уровня моего так называемого отечества, вы, как мне кажется, сомневаетесь в моих словах, но я могу все это доказать эмпирически. Что-то преувеличивает этот незнакомец, думаете вы, – продолжил я, под незнакомцем имея в виду самого себя, – наверняка преувеличивает, с чего бы он вдруг завел со мной разговор, я прогуливаю собаку, погода скверная, он, должно быть, замерз, на улице всего два градуса тепла, а на нем летний пиджак… подождите, подождите, сказал я, упреждая его попытку меня перебить, вы думаете, он, то есть этот чужак, то есть я, наверняка из этих эмигрантов-параноиков, для которых ненависть к родной стране – своего рода топливо, без которого они просто хиреют. Он, думаете вы, наверняка принадлежит к людям искусства, среди них особенно часто встречаются случаи эмигрантской паранойи… и признайтесь, признайтесь, вы добавляете про себя: какого черта он пристал к моей собаке, ума не приложу, ему должно быть стыдно, этому нытику, не понимает он, что ли, какое счастье уже быть рожденным в этой части планеты! Интересно, понимает ли он, как его нытье будет воспринято голодающими где-нибудь в третьем мире или настоящим беженцем, допустим, с Балкан, его слова наверняка будут восприняты не просто как преувеличение, а как самая настоящая провокация! Что бы сказали наши мертвые, подумает этот настоящий беженец, допустим с Балкан… Да этот тип, подумает настоящий беженец с Балкан, в каком-то смысле плюет на наши могилы, он оскорбляет прах убитых, потому что все здешнее богатство построено на их костях, они здесь пожинают плоды наших жертв и страданий! К тому же его родина, родина этого кверулянта, подумал бы этот беженец с Балкан, да и вы наверняка так думаете, родина этого нытика, то есть моя так называемая родина, – одна из самых красивых и богатых среди других красивых и богатых стран, ей не приходится, как моей, то есть, я имею в виду, вашей стране, то есть вы думаете, что его, то есть моей стране, не приходится разбираться с позорным прошлым, как вашей, вам кажется, ему, то есть мне, должно быть стыдно! И особенно симптоматично, что поводом для разговора он, то есть я, избрал мои отношения с собакой, которые его вообще не касаются.