Это великое море

Жак (Пнине). Меня уволили. Из гостиницы… Сказали, что я слишком много болтаю. Докучаю посетителям. Пятнаю, сказали, доброе имя заведения. Вгоняю гостей в уныние. В депрессию. Я – в депрессию? Каким образом? Наоборот! Я говорю, что она была ненормальная. Взять самый дорогой номер только для того, чтобы спрыгнуть с крыши? Как это называется? Это называется выбросить деньги псу под хвост! Уволили и требуют, чтобы я вернул казенную одежду. Вы понимаете? Или чтобы я оплатил… Как это понимать?

Пнина. Да.

Жак (снимает с себя пиджак, достает из кармана брюк нож и принимается полосовать пиджак). Она не была ненормальная. Эта женщина… Нет! Она не просто так взяла самый лучший номер, прежде чем прыгнула. Она хотела показать им, до чего же ей наплевать! Пусть их проклятые деньги идут ко всем чертям! Пусть они провалятся. Все провалятся! Весь мир. Вся эта жизнь. Только она одна – вот что важно. Ее честь. Ее гордость. Слишком много ей причинили зла. Вволю поиздевались… Вы понимаете?

Пнина поднимается в продолжение его речи, хочет уйти, но, покачнувшись, чуть не падает.

Бени(подхватывает ее и некоторое время удерживает в объятьях). Вам плохо? Вы скверно выглядите…

Пнина. Нет, пустяки. Все в порядке. Я просто… не ела сегодня…

Бени. Вы из Иерусалима? Я провожу вас домой.

Пнина. Нет, только не домой!

Бени. Вы должны прилечь, отдохнуть. (Окидывает ее оценивающим взглядом.) Если вы хотите, мы можем пойти ко мне… Я имею в виду – к моей маме. Ее сейчас нет дома. (Уводит Пнину с собой.)

Жак (продолжая истреблять пиджак). Вопрос вообще не в деньгах. Вопрос в другом. Зачем она спрыгнула вместе с дочерью? Вот что необходимо понять. У нее была честь. Допустим. Ее честь. Ее гордость. Но у девочки, может, было что-то другое? Зачем же забирать с собой девочку? Тут годится только одно объяснение. Только одно. Жалость! Пожалела оставить ее одну. Это правда – тяжело одному. У меня семья в Тверии. В бараке живут. Скверно живут, плохо. Я тут, чтобы выучиться на официанта. Один. Все время один. Теперь уволили. И костюм требуют обратно. Что же остается?

Картина четвертая

Снова берег моря, как вначале. Поздняя ночь, набережная пуста, горят фонари. Луч прожектора блуждает по глади вод.

Миша на берегу, обратившись лицом к воде, распевает песню. Пнина как лунатик бредет по набережной, останавливается, начинает спускаться по ступеням к пляжу.

Миша(видит Пнину, прекращает пение). Ты? Что ты тут делаешь?

Пнина. Простите?

Миша. Ночь.

Пнина(полувопросительно). Да?..

Миша. А то что же – день?

Пнина. Да. Нет… Нет.

Миша. Так не бывает, чтобы и «да» и «нет». Не день и не ночь?

Пнина(слегка очнувшись). Бывает. «Грядет день, что он не день и не ночь»… Я однажды уже слышала, как вы пели. В пятницу. Она была там, в море, а вы ей пели. Вы понимаете, о ком я говорю…

Миша. А если и понимаю, так что?

Пнина. Нет, ничего. Просто так. Кому же вы поете сейчас?

Миша. Кому я пою сейчас?..

Пнина. Пусто тут… Только море… Ни души. Теперь…

Миша. Так и что, что пусто? Думаешь, это все, конец? Нет ничего другого? Нет нигде света в мире? Море и тьма – это только начало пути. Вступление на мост. Будет и другой край. Другое место. Где свет. Другое время. Не наше. Думаешь, время исчезает?

Пнина. Что? Да, конечно… (Заходит в воду, останавливается, глубоко дышит.)

Миша. Нет, время не исчезает! В то время она не устраивала мне протезы. Я был хорош для нее такой, как я есть. Человек – это не только ноги. И не только тело. Она сама так говорила. Она мной гордилась! Я потерял ноги в бою – не на бирже, не в какой-нибудь паршивой сделке или драке ради денег. Не на теннисном корте! Знаешь, какие у меня были ноги? Тридцать километров пробежать – это для меня было пустяк! Я ногами не только бегать, я что хочешь умел делать. И на балалайке играл, не веришь? И вместо таких ног нацепить деревяшки!.. (Смотрит на Пнину, та дышит с трудом, но продолжает заходить в воду.) Эй, ты что?..

Пнина. Я?..

Миша. А кто, я? Сбежала от кого, что ли?

Пнина. Нет, я просто… Подышать. (Продолжает двигаться в глубь моря.)