...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

Время, тянувшееся медленно, заспешило — с приходом укуренного 'в мясо' Патрика. Еще более краснолицый, чем обычно, блаженно жмурящийся и хихикающий, он поделился 'травой'. Затяжка — легкие наполняются жестким, дерущим глотку дымом. Выдох… и голова освобождается от мыслей, от проблем… глупая улыбка растягивает губы, звуки становятся гулкими и зримыми… руки начинают вибрировать, а затем плавно втекают в ручки кресла…

Я не заметила, как вернулись остальные, как зазвенела гитара под пальцами Лешего. Я вслушивалась в себя, всматривалась в переливы собственного настроения. К общению не тянуло, но галдящая толпа вокруг не напрягала, наоборот — приятно подчиняла своему расслабляющему гулу.

Странная все-таки штука — 'травка'. То заставляет парить, то ввергает в пучины своего непознанного 'я'. Начинаешь воспринимать мир не как что-то конкретное и жестко очерченное, а как нечто размытое и ускользающее при попытке понять и присвоить.

Шизофрения расширяет кругозор,

в своем сознании крадусь, как вор…

Меня уносили песни Лешего, я становилась похожей на слова, звучавшие в них — такой же таинственной, бессмысленной и струящейся…

Крепкая маленькая длань опустилась на мое плечо, выведя из сладкого отупения. Грязно-желтые обои, в которые я вперила зрачки, любуясь открывающимися в них мирами, заслонила мордочка Вижи.

— Росси, слушай! Мы с Нетти решили на крышу залезть. Нам тут клевый чердак подсказали, рядышком. Хочешь с нами? Весь Питер под ногами!..

— Пойдем, конечно!

Я привела свое внутреннее пространство в относительный адекват с реальностью, сунула ноги в чьи-то бесхозные кроссовки (свои искать было лень) и выползла вслед за девчонками. Мы пересекли дворик, долго взбирались по узкой и вонючей черной лестнице, взломали ржавый замок и оказались на чердаке, заставленном рухлядью и пыльными банками. Протиснувшись сквозь узкое оконце, вывалились на крышу.

Рождалось утро.

Меня переполняло, разрывало изнутри что-то такое… ТАКОЕ… Хотелось петь и молчать одновременно, плакать и смеяться, сжиматься от непереносимого отчаянья и содрогаться в конвульсиях абсолютного счастья.

'Доброе утро, мой родной, мой любимый, мой единственный! — кричала я про себя, чтобы не тревожить торжественного молчания, царившего в нашей троице. — Я так сильно соскучилась по тебе — хотя вижу и слышу, и чувствую почти каждый миг — все равно умудряюсь скучать. Глупо, правда?.. — Я протягивала руки встающему солнышку, заливавшему розовым золотом все вокруг. — Просыпайся, дорогой. Слышишь? Разлепляй отдохнувшие глаза-площади, расчесывай свалявшиеся за ночь парки-сады, потягивайся затекшими плечами-тротуарами… Как хорошо, как дивно хорошо видеть тебя всего — от стройно-синего великолепия Смольного собора до туманной толчеи кораблей в Гавани, от мрачных кирпичных Крестов до зеленого барокко Нарвской арки… Гранит и мрамор, известняк и базальт — это не твои одежды, а мои оковы, любимейшие кандалы, которые я не поменяю на золотые и серебряные браслеты. Я обожаю тебя! Ты держишь мою душу в плену, а я радуюсь и балдею от этой неволи. Твои чугунные решетки застят мне белый свет, а я улыбаюсь этим безмолвным стражам моей несвободы. Твои реки и каналы ласковыми удавками обвили мою шею, и в них, как ни странно, легче дышать… Моя любовь к тебе, мой блистательный, мой божественный, мой чертовски обожаемый Питер, в меня не вмещается. Я надеюсь, она хоть чуть-чуть взаимна. Ты слышишь меня и откликаешься на порывы моего сердца — сумасшедшего маленького зверька, что мечется у меня за ребрами…'

Мы стояли достаточно долго, погруженные — каждая в свои мысли и переживания.

Нетти прервала эту идиллию:

— Эй, але, девчонки! Я всё понимаю: отпадно, супер, здорово! — но как бы и кушать хочется. Пойдемте вниз, а?..

— Дура ты — такой миг прервала… — Вижи повела узкими плечами, словно освобождаясь от волшебства, сковавшего нас. — Ну, пойдем, раз ты такая зануда. Росси, ты с нами?

Я задумалась. Побыть здесь еще, продлить чудо — очень хотелось. Но потом спускаться в одиночестве… а если еще и злые соседи обнаружили взломанную дверь на чердак… Нет уж, брр, увольте.

— Я с вами. Как-то нет желания в одиночку общаться с аборигенами, обитающими в этой парадной.

— Я всегда догадывалась, что ты трусиха, — хихикнула Нетти.

— Неправда. Я никого не боюсь — просто берегу свою нежную психику. Сами знаете, как любят нас наши милые соседи. Так наорут, что потом месяц кошмары мучать будут.

Я скорчила самую жуткую рожу из всех, доступных моим мимическим мышцам. И рванулась к чердачному окошку, яростно рыча. Девчонки, повизгивая, ломанулись следом.

— А что у нас сегодня в меню? — любопытный нос Вижи сунулся под крышку аппетитно булькающей на плите кастрюльки. — О, перловая кашка, здорово!!! Кто готовил?

— Абрек, — Красавчик мрачно водил ложкой по поверхности полной миски.

— Ну, тогда кушать можно! Мой мальчик — знатный кулинар.

— Ага, знатнейший, — так же траурно откликнулся Красавчик.

Из нас троих пробу с этого поварского изыска первой решила снять Нетти, как самая оголодавшая. Скривилась… потом мечтательно прикрыла глаза.