Читаем Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина полностью

После атаки террористов на Всемирный торговый центр и угрозы распространения сибирской язвы через несколько недель после нападения невозмутимость бесстрашных нью–йоркцев дала первые трещины. В то время как многие деловито наводили мосты через пропасть, которая разверзлась в нашей коллективной травмированной психике и отделила нас от мусульман, кое–кто так же старательно выискивал изъяны во всем, что было связано с исламом, и в нас, сочувствующих ему. Под сомнение ставили нашу преданность Америке, христианству, разуму, справедливости, внутренней безопасности и даже Нью–Йорку. Мне казалось, что у меня вспышка дежа–вю. После катастрофы 11 сентября ко мне в разговорах и в сновидениях начали возвращаться искаженные страхом лица из моего прошлого, с родины, из Югославии. Мне снились кошмары, как меня сначала призвали на войну, а потом бросили на вражеской территории. Барабаны сербского и хорватского патриотизма пробивались сквозь сообщения СМИ, эхом повторяя и усиливая друг друга.

А теперь то же самое происходило в глобальном «столкновении фундаментализмов». Вскоре мы поняли, что граничащий с истерикой страх перед мусульманами, новыми «иными» среди нас, истощает нашу энергию и тормозит наше стремление помочь. Две вдумчивые и отважные женщины из нашей церковной общины, Айовака Барбер и Сильвия Хордош, предложили организовать открытое собрание и дать мусульманским лидерам возможность поделиться сокровищами своей веры, обычаев и культуры. Мы пригласили двух известных имамов из Манхэттена, женщину из организации «Мусульмане против терроризма», христианина, специалиста в области общественного здравоохранения, и активиста, который провел много лет в исламских странах и мог познакомить нас со своими уникальными наблюдениями.

Я сообщил об этой идее всем, кому смог, но, к своему огорчению, обнаружил, что она мало у кого вызвала отклик. Через несколько часов озабоченные соседи–доброжелатели посоветовали мне отменить это мероприятие. Они предрекали беду. «Это лишь обнадежит террористов. Если мусульманам не нравится Америка, пусть живут в другом месте». — И они взмахом руки указывали направление.

Мне предстояло решить, проводить собрание или нет, но к тому времени я уже был измучен и ни в чем не уверен. Моим прихожанам пришлось особенно тяжело. Новый председатель совета нашей церкви Майкл Бакш был симпатичным, образованным, добрым молодым человеком из Пакистана, «джентльменом царства Божьего», как мы дружески прозвали его. Первый самолет врезался прямо в офис на 94–м этаже Всемирного торгового центра, где в тот день впервые работал Майкл. Мы ждали неделю за неделей, утешали родных, призывали Бога услышать наши молитвы и вернуть нам Майкла живым. Однажды мне приснилось, что он застрял в подземке на расстоянии двух кварталов от кратера и, выбираясь на улицу через вентиляционную шахту, повторял: «Уф, еще бы чуть–чуть — и все!» Каждые выходные вся наша община, в том числе жена Майкла, Кристина, и двое их маленьких детей, приходили молиться. Мы становились в круг, и один из наших лидеров, Дэн Фарбах, говорил: «Боже, может ли молитва хоть что–нибудь изменить? Если да, все мы за жизнь». Мы с Кристиной ходили в старый арсенал, в большой зал которого уцелевшие члены семей и священники могли принести такие личные вещи, как зубные щетки или расчески, чтобы следы ДНК на них помогли идентифицировать обнаруженные останки — правда, надежда на это была слаба. Мы хотели узнать судьбу Майкла. Но в конце концов надежду вытеснила усталость.

Я устал надеяться, в сердце начал закрадываться страх.

Погруженные в глубины нашей общей скорби, американцы с трудом представляли себе мирное сосуществование с «этими людьми» и осуждали всех мусульман разом. Вместо того чтобы помочь нам представить себе нашу общую жизнь, правительство, подстрекаемое СМИ, жаждущими новостей, убеждало страну, что весь мир превратился в гигантский восьмиугольный ринг для боев без правил. Демонстрации власти стали наиважнейшим, первым и непременным шагом к смягчению нашего горя и восстановлению позиций.

А я обнаружил, что для многих американцев я по–прежнему остаюсь одним из «этих людей». Некий человек вроде бы без всякой связи с происходящим заговорил со мной о моем имени. «Одного из террористов звали Самиром, — объявил он и сделал паузу, сверля меня взглядом. — Кажется, и вы Самир?» Мне хотелось бы думать, что он всего лишь внял призыву правительства «проявлять бдительность», но этот разговор заставил меня задуматься, стоит ли проводить в церкви рискованное мероприятие. И я решил позвонить в Хорватию родным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Афоризмы житейской мудрости
Афоризмы житейской мудрости

Немецкий философ Артур Шопенгауэр – мизантроп, один из самых известных мыслителей иррационализма; денди, увлекался мистикой, идеями Востока, философией своего соотечественника и предшественника Иммануила Канта; восхищался древними стоиками и критиковал всех своих современников; называл существующий мир «наихудшим из возможных миров», за что получил прозвище «философа пессимизма».«Понятие житейской мудрости означает здесь искусство провести свою жизнь возможно приятнее и счастливее: это будет, следовательно, наставление в счастливом существовании. Возникает вопрос, соответствует ли человеческая жизнь понятию о таком существовании; моя философия, как известно, отвечает на этот вопрос отрицательно, следовательно, приводимые здесь рассуждения основаны до известной степени на компромиссе. Я могу припомнить только одно сочинение, написанное с подобной же целью, как предлагаемые афоризмы, а именно поучительную книгу Кардано «О пользе, какую можно извлечь из несчастий». Впрочем, мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие большинство, постоянно одно и то же делали – как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь…»(А. Шопенгауэр)

Артур Шопенгауэр

Философия
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука