Это все психосоматика! Как симптомы попадают из головы в тело и что делать, чтобы вылечиться

Психотерапевт и автор бестселлеров Ирвин Ялом[47] в своем учебнике по групповой психотерапии «Универсальность страдания» [126] упоминает это познание. Он пишет, что ничего из того, что люди делают или думают, полностью не чуждо другим людям. Это относится и к инцесту, и к пыткам, и к кражам, и к растратам, убийствам, попыткам самоубийства и прочим темным сторонам человеческого существа. Общественные табу, считает Ялом, существуют именно потому, что эти и многие подобные им нежелательные и недозволенные импульсы свойственны глубочайшей сути всех людей.

Возможно, кого-то это открытие испугает, а кто-то даже предпочел бы его вообще не признавать. Но вообще-то мы можем успокоиться тем, что никто из нас не станет изгоем из-за своих мыслей, чувств или наклонностей. В любом случае на того, на кого люди показывают пальцем, всегда проецируется что-то, что в принципе заложено в психике тех, кто показывает пальцем. Все мы в одной лодке.

Ничегонеделание – тоже шанс

Можете припомнить, когда вы в последний раз чувствовали себя бесполезным? Когда вы чего-то не понимали или не знали? Это было неприятное чувство? И если да, то почему?

Могу себе представить, что не очень хочется ощущать свою бездеятельность в том смысле, как это понимает система и ваше окружение.

БЫСТРЕЕ, ЕЩЕ БЫСТРЕЕ

Жизнь в нашем обществе все время ускоряется. И рынки должны расти, и потребление неустанно повышаться. И даже выздоровление от болезней, как нам кажется, тоже должно протекать быстрее, нечего нам с этим тянуть. Еще лет 10–15 назад с простудой лежали пару дней в постели и отдыхали. После удаления аппендицита пациенты на несколько дней оставались в больнице. Наши бабушки-дедушки знают, как благотворны эти паузы и как важно получать заботу, чтобы оправиться от болезни.

Мы все это знаем, но все равно постоянно набираем скорость.

Мы живем так, будто должны быть всегда доступны для решения любых вопросов, повышать свою эффективность и потребление; проживаем жизнь по принципам рынка, которые давно уже играют роль и в медицине, и во всей области здравоохранения.

Даже психотерапевты вынуждены уделять пациентам все меньше времени и в то же время повышать эффективность, будто так можно лучше лечить. Естественно, это не работает. Мы это знаем – и все равно участвуем в этой гонке. Изменится ли со временем положение вещей вследствие опыта, обретенного с пандемией коронавируса? Я сильно сомневаюсь. Сначала казалось, что полное торможение, называемое локдауном, наряду со всеми его огромными трудностями, может принести нам что-то благотворное. Но потом оказалось, что снижения темпа мы не выдержим ни экономически, ни психически, а несбалансированность в обществе только усиливается.

ЗАМЕДЛЕНИЕ

Я считаю очень важным и целительным опытом позволить себе иногда быть бесполезным, бездеятельным. Лежать в постели с насморком, хлюпать носом и страдать, а вокруг – чашки из-под чая и гора бумажных носовых платков.

Страдание – будь то депрессивное заболевание, инфекция или гастрит – это тот момент, который напоминает нам о необходимости что-то поменять в своем отношении к жизни.

«Болезнь – это не какая-то там странная напасть, от которой надо как можно скорее отделаться, а другое состояние бытия, которое тоже требует новых перспектив», – очень точно отметила в интервью со мной [127] философ Ариадна фон Ширах. Но где же нам набраться опыта с этим инобытием, если мы должны все делать быстро и эффективно?

Просто ничего не делать, позволить себе бесцельно и бесполезно проводить время – это для некоторых пациентов может оказаться весьма конструктивным занятием.

«Чрезвычайный режим» и воздействие, которое он оказывает на организм, могут развернуться и во всей полноте реализоваться в отношениях с терапевтом.

Страхи, чувство стыда, травмы, злость и ярость не всегда можно исправить сходу – сначала надо понять их происхождение и оплакать причины.

Процесс принятия собственного страдания требует времени. Душа в этом вопросе упряма, и ей нет дела до того, что вокруг нас все постоянно ускоряется. Поэтому я выступаю в защиту ничегонеделанья.