Это всегда была любовь

– Эй, – смеется он и целует меня в веки, – открой глаза. Я видел всю тебя, и нет ничего, что бы мне не понравилось, Бри. Совершенно ничего! Так что давай отбросим это гребаное смущение прямо сейчас, хорошо?

– Хорошо, – бурчу я.

– Тогда посмотри теперь ты на меня.

Через мгновение я открываю глаза, Ной улыбается и, взяв меня за руку, кладет в нее мыло.

– Теперь ты.

Мое сердце не просто сбивается с ритма, а полностью выходит из строя. Я чувствую, что мне нужен боксерский удар, чтобы запустить его.

Мои пальцы осторожно обхватывают кусок мыла, словно это граната. К волнению примешивается и предвкушение. Я надеялась, что Ной передаст мне контроль над ситуацией. Если у меня получится заставить его закрыть глаза, думаю, будет весело. Я нервничаю даже больше, чем перед первой большой ролью, которую мне доверили озвучить; больше, чем перед любым экзаменом; больше, чем когда-либо.

– Первый уровень, – говорю я.

– Что это? Я хочу видеть твое лицо.

– Но я хочу быть одна.

Ной начинает тихо смеяться.

– Как так одна?

– Ну да, – смущенно говорю я, – одна, то есть наедине с твоим телом, если в этом есть какой-то смысл. – Я опять краснею, как помидор.

– Черт, теперь я чувствую себя использованным.

– Закрой глаза, Ной, хорошо?

Он закрывает глаза.

– А вдруг так получится, что мне нужно будет моргнуть?

– Тогда может получиться так, что ты случайно получишь в глаз мылом.

– Какая ты злая, – обреченно вздыхает Ной.

– Ну-у, – протягиваю я, – жизнь такая. – Я понимаю, что сказала что-то не то, когда Ной издает стон.

– Не то слово, Бри.

– Прости.

– Я хочу тебя, прямо здесь, сейчас. Я хочу прижать тебя к стене. Я…

Я испуганно закрываю ему рот, потому что вдруг слышу, как открывается дверь в душевую. Кто-то в сланцах шлепает мимо нашей кабинки, рядом скрипит дверь, после чего шаги удаляются.

Панически задерживаю дыхание, понимая, что это очень глупо: задвижка закрыта и к нам никто не сможет зайти. Вероятно, кто-то забыл какую-то вещь: заколку для волос, ключи от машины или шампунь…

Когда шаги затихают и сквозняк подсказывает, что дверь открыта, я позволяю себе выдохнуть. Ной, моргая, смотрит на меня.

– Первый уровень, – напоминаю я.

Со вздохом он уступает, и я вспениваю мыло в руках. Тело Ноя напрягается, и я порывисто наклоняюсь и нежно целую его в губы. Он обвивает меня руками, но я отталкиваю его в сторону.

– Второй уровень, – решительно говорю я.

Ной разочарованно стонет, но убирает руки за спину.

О, мне это нравится! Настроение как перед праздником. Я хочу рассмотреть каждую его татуировку, но, кажется, мы замерзнем раньше, чем я закончу с этим осмотром.

– Тебе холодно? – спрашиваю я, замечая мурашки на его животе от моих мягких прикосновений.

– Нет, – еле слышно произносит он, – продолжай.

Кончиками пальцев обвожу голову лошади на его ребрах и размазываю мыльную пену по коже. Мне очень хочется спросить, не Эбони ли изображена на татуировке, но болезненное воспоминание разрушило бы момент. Рядом с лошадью тянутся горные вершины, а с другой стороны – темное море. Черные волны со светлыми шапками пены, среди которых слова: «She can lead you to love, she can take you or leave you»[28]. Песня кажется мне знакомой, скорее всего она из восьмидесятых. Кто бы ни пел эти строки, в них звучит боль, будто кто-то разбил певцу сердце. Я сглатываю комок в горле. Нет, не буду думать об этом, но, когда провожу рукой по словам, все-таки спрашиваю:

– Это Билли Джоэл?

Ной молча кивает.

На его прессе, над тем самым местом, где находятся строки песен Banks и Yungblud, которые я на днях расшифровала, изображена волчья морда на фоне яркой луны, окруженной лесом. Тот же лес повторяется и на правой руке Ноя. Верхушки елей изображены так реалистично, что я почти вижу, как ветви колышутся на ветру. Там же замечаю тату музыкальных нот целой песни. Я хочу узнать, что это за произведение, но спрошу об этом позже, не сейчас, когда он стоит передо мной почти обнаженный и с закрытыми глазами. Левая рука Ноя, в отличие от правой, не полностью забита татуировками. На плече набит ворон с распростертыми крыльями внутри растительного орнамента.

Намылив торс Ноя, я встаю позади и приступаю к спине, теплая вода попадает и на меня. На тыльной стороне его левой руки, на ее грубой коже, которая мне так нравится, изображены три маленьких летящих дракона, каждый размером с мой большой палец, а под ними надпись на латыни: «hic sunt dracones», что означает – «здесь обитают драконы». Раньше на белых пятнах карт писали такое, но не знаю, что это значит для Ноя.

Я обхватываю его за пояс, кладу руки на живот и прижимаюсь щекой к спине. Туда, где на пишущей машинке появляется слово прощать. Мысль, которая возникает у меня, совершенно абсурдная. Место, на котором изображена татуировка… на этом месте, считается, у ангелов растут крылья. И эта татуировка… будто он сам себя ранил, обрезал крылья и оставил извинение.