Харпер подскакивает к нам со своего пассажирского сиденья. Это мило с ее стороны, что она заступается за меня, но я едва все это воспринимаю. Я даже не замечаю, как она наклоняется ко мне и утешительно гладит меня по руке.
– С Ашером все будет в порядке. Может быть, тебе лучше остаться дома и поспать пару часов? После этого тебе наверняка будет лучше. Ваш отец в больнице, он может обо всем позаботиться.
– Извини, – вырывается из меня, когда Ной раздраженно стонет. – Извини, ладно? Я в порядке, честно.
Но я не в порядке. Потому что Ной не прав. Еще ничего не закончилось. И еще долго не закончится. Даже если лихорадка Ашера спадет, мы все равно не знаем, чем он заразился и насколько это все еще может быть опасно. И эта чертова авария… это тоже никогда не закончится. Это всегда будет влиять на жизнь Ашера.
Он дважды чуть не умер. И стоит мне вернуться, как Ашер снова оказывается в больнице. Собственно, неудивительно, что доктор Грегори хотел, чтобы я как можно быстрее покинула палату.
Я редко бывала в комнате Ашера. В последний раз я входила туда четыре года назад, чтобы накричать на него. Странно, но я точно помню причину, а вот Ашер уже забыл. Я точно знаю, почему так рассердилась на него тогда.
Тогда я была уверена, что заперла свой дневник в ящике, но когда вернулась домой, он лежал раскрытым на моем столе. Для меня это означало только одно – что Ашер, должно быть, прочитал его.
И я чуть не умерла от стыда, потому там у меня была записка из средней школы с довольно провокационными вопросами. Начиная от
Этот опросник в то время путешествовал в нашем классе из рук в руки – это было своего рода доказательством доверия к тому, кому ты показывал свои ответы. Я заполнила его вместе со своей лучшей подругой Ханной, и все мои ответы были совершенно безобидными.
За исключением вопроса:
Я до сих пор не знаю, читал ли Ашер все это, но в то время даже мысль об этом казалась мне просто ужасной, и я истерично бросилась в его комнату, чтобы накричать на него. Наверное, тогда Ашер был страшно рассержен моей истерикой.
Боже, как я тогда была глупа. Но разве мы все не делаем глупых вещей? Тем более в пятнадцать? Мы смеемся, когда не должны, и плачем, когда на самом деле нет причин для этого. И иногда мы причиняем кому-то боль, хотя и не хотим этого, и храним в своем сердце шрамы от одного-единственного неосторожного слова. Ничто из этого не имеет смысла.
Дверь Ашера не заперта, и я толкаю ее так осторожно, словно ожидаю за ней трехглавого пса. Он настроил лампу с датчиком движения, которая загорается сразу же, как только моя нога ступает в комнату. Комната слишком аккуратная – это первое, что бросается в глаза. В отличие от комнаты Ноя здесь почти ничего нет. Ни одежды, ни кабелей, ни грязной посуды. На стене висят две картины: черно-белая гравюра и плакат в рамке с Тони Старком – он же Железный человек. Думаю, они уже довольно старые. Телевизора нет, PlayStation тоже, но ноутбук лежит на кровати вместе с парой беспроводных наушников. На тумбочке сложено несколько книг, из которых торчат стикеры.
Гардеробная Ашера находится за раздвижной дверью. Ряды костюмов, нужных ему для компании, белые рубашки, полированные туфли черного или коньячного цветов. Я знаю, как сильно он ненавидит завязывать себе галстук. Тем не менее большая часть шкафа занимает деловая одежда, и я полагаю, что в его квартире в Ганновере все выглядит так же.
Здесь нашлась только одна узкая полочка с вещами, которые он любит носить. Потертые джинсы, кроссовки, его любимая джинсовая рубашка – уже совсем выцветшая, – простые футболки и несколько толстовок. Одна из них белого цвета с красной надписью «MARVEL», это заставляет меня улыбаться. Я беру толстовку, ищу еще две футболки и удобные тренировочные штаны.