Это жаркое, жаркое лето...

Гулко ухает на заводе паровой молот.  Днем его не слышно,  а ночью во всем городе вздрагивают окна от  его  тяжелого  дыхания. Ночью оглушительно шелестит вода в трубах. Город  весь  пронизан трубами — трубами  водопровода, трубами  отопления,  трубами канализации  и  газопровода.  По  своим  трубам-проводам течет электричество. Течет с шумом, но услышать этот шум можно лишь ночью. 

Виктор только что проснулся. Было темно. Где-то очень высоко пронзительно сверлил ночное небо запоздалый самолет. Низко гудели от собственной тяжести стены дома. Знакомо угадывались предметы в комнате. Полумрак был насыщен запахами. Они жили  своей  особой жизнью,  приходили и уходили,  как слепок с жизни вокруг. Пахло ночью и бензином с улицы. С первого этажа, из флакона с неплотной пробкой,  пришел запах рижских духов. Нежным  запахом  тепла  и молока пахли младенцы в окрестных домах.

На  потолок  ложились  огни. Каждый  огонек  из  окна  не смешивался с другими и отдельно дрожал на зыбком потолке. 

Виктор смотрел на них невидящими  глазами  и  никак  не  мог вызвать в памяти ее лицо. Он помнил все — солнце, зелень и парной запах земли. Ускользало лишь ее лицо.  Больше  того,  Виктор сообразил, что и раньше он не мог его припомнить. Ее руки, губы, голос — все было с ним. Он видел ее фигуру, стройную и чуть тяжеловатую — не сложением, а законченностью форм, их безупречной женственностью... А лица ее он вспомнить не мог. 

Ему стало жутковато в ночи. Он встал,  не зажигая  света,прошел к окну, закурил. Как звезды,  перемигивались  городские огни. Мигающие в беспокойной тишине, они тоже были тревожными,  и их тревога неожиданно подействовала на Виктора успокаивающе. Он докурил, постоял еще немного, быстро лег и сразу уснул.

Лето кончалось. Зной схлынул,  и  все  оживилось  вокруг. Кому-то пришла в голову счастливая мысль — устроить  вылазку  за город. Идею дружно поддержали. Как всегда,  когда долго и заранее не готовятся, все получилось на славу. 

В лесу уже густо пахло осенью. Река отдавала синей сталью и первыми заморозками. Солнце было прозрачным. Разложили костерок — его светлые, с дымком кудри также были прозрачными. 

Перекусили, чем бог послал.  Послал он немного,  но все были веселы, не от вина, его тоже было немного, а оттого,  что все так сразу, не сговариваясь, решили ехать, и вот уже здесь — у костра, у реки,  под глубоким синим небом с  ослепительными  крахмальными облаками, и все так хорошо и прекрасно...

По земле подкрадывался вечер. Тени деревьев протянулись по полянке.  Маленький потрескивающий костер стал желтым,  теплым  и уютным. Все собрались вокруг огня. Люда сидела, подтянув колени к подбородку.  В ее глазах  мерцали  и  вытягивались  вверх  язычки пламени.  Угли в глубине костра были алыми и  прозрачными. Они бесшумно трескались и разваливались на части.  Над ними  плясали, пытаясь оторваться и взлететь, тонкие плотные лепестки огня.    

Люда вдруг гибко, без помощи рук,  встала, повернулась, задержавшись на миг в свете костра.   Ее  фигурка,  охваченная тренировочным костюмом, казалась отлитой из металла. К ней ничего нельзя было прибавить, от нее ничего нельзя было отнять. От этого она казалась крупнее,  чем есть.  В  следующее  мгновение  статуя ожила — Люда сделала шаг,  опустилась на траву,  чуть подальше от костра, и снова замерла,  глядя то ли в огонь,  то ли на Виктора, то ли на что-то за его спиной. 

Виктору стало тревожно. Он огляделся. Сумерки штриховали все вокруг серой тушью. Ему показалось, что он слышит тонкий жалобный лепет воды на песке.  Хрупкое ощущение узнавания появилось в нем. Он задержал дыхание, чтоб не спугнуть его.  Волна грусти медленно поднялась и отошла,  смыв все чувства и оставив лишь  холодное  и ясное ощущение утраты.

Обратно все ехали молча.  Виктор сидел, прикрыв  глаза  и опустив руки в карманы куртки.  В руке был зажат колючий — языки огня над все горящими и никак не сгорающими поленьями — значок. Виктор сжал кулак сильнее, и значок врезался в ладонь. Он нужен ему, чтобы не считать все  случившееся  сном. Виктор понимал, что объяснить его видения по-иному невозможно, но твердо был уверен, что это не сон.  Почвы для уверенности у него не было — лишь собственная убежденность да этот вот значок,  и  он  опять повертел его в пальцах,  не вынимая из кармана,  и вновь зажал  в кулаке.

Назавтра был выходной — веселый солнечный день. Виктор вышел из дому и бесцельно брел по улицам,   стараясь  не  наступать  на трепетавшие в тени на тротуарах солнечные  зайчики. Ноги  сами привели его к институту, и он негромко рассмеялся этому. Вокруг было пустынно,  лишь впереди виднелась женская фигурка. Женщина шла медленно, и Виктор почувствовал знакомое по своим  волшебным снам волнение,  узнав эту походку и стройную длинноногую  фигуру. Он подошел ближе.  Это была Люда.  Волнение его не  ушло,    лишь превратилось в приподнятое,  безоблачное настроение,  при котором все удается, все кажется легко и просто.