Этой ночью я ее видел

Я переминался на снегу и смотрел в долину. Редкие огоньки мерцали далеко внизу. На дворах встают, пьют теплое молоко, идут в хлев, скоро утро. Янко бросил подстилку на скамейку рядом с Вероникой и подсел к ней. Снял перчатки, взял ее руки в ладони, дыша на них, чтобы согреть. Обнял ее за плечи. Я с удивлением смотрел на него: что это вдруг? Он что-то тихо говорил ей на ухо, мол, все будет хорошо. Она кивала головой, его рука скользнула по ее бедру. Он продолжал говорить, а я подумал, что, если дверь откроется и их услышит Костя, сообразив, что хуже чем с Костей, не стоило шутить с Петером, так он взбесился бы, если б заметил, что Янко разводит телячьи нежности с подозреваемой. Но ничего такого не случилось.

Потом в доме началось все сначала. Тело Вероники вздрагивало при каждом ударе и крике. Я многое пережил, видел и слышал за те месяцы, что мы исходили по горам Верхней Крайны, но этого я не мог вынести. Как, очевидно, и тот приморец, что стоял, прислонившись к дереву, затыкая себе уши, и все просил, чтобы его послали в караул подальше отсюда. Мне тоже хотелось быть подальше. Мне было тяжело, как ни крути, эти люди были для меня почти как родные. Больше всего хотелось сбежать отсюда, уйти по дороге, куда я отвел того конюха, и зарыться дома в сено. Я не удрал, только все же отошел по заснеженной пустоши от охотничьего домика подальше, чтобы ничего не слышать. Пусть это случится без меня. Наломав еловых веток, я уселся на них и прислонился к дереву. От усталости я задремал. Когда я очнулся, мне показалось, что я проспал всего несколько минут. Посмотрев на часы, я понял, что прошло целых два часа.

Когда я вернулся к охотничьему домику, занималась заря и готовились к отходу. Никто и не заметил, что меня столько времени не было. Мы были измотаны, как охотничьи собаки после долгой погони, не спали всю ночь. Я слышал, как Янко и Костя о чем-то переговариваются, Костя говорил, что лучше день переждать тут поблизости и выступить, когда опустится ночь. Янко ответил, что полицаи наверняка будут рыскать, и первым делом станут искать нас здесь. Не медлить, через ущелье до батальонного лагеря. Костя дал команду выступать, и мы двинулись. Я не осмелился спросить про допрошенных. Надеялся, что их прогнали в долину, как того конюха. Все время у меня перед глазами было ее лицо. Когда она вышла из охотничьего домика, и я очистил ей скамейку, чтобы она могла сесть. Свет из дома падал ей на лицо, из-под шапочки выбивались светлые волосы, она поблагодарила, узнав меня и взглянув, как если бы я мог чем-то помочь. Я не знал, что произошло потом. Прежде чем я ушел в лес, она еще раз взглянула на меня, мне показалось, что она скажет, я слышала, ты женишься, Иван. Когда я видел ее в последний раз, она сидела на лавке с Янко. Мне хотелось спросить, что случилось потом. Мы же карабкались в гору и у меня от усталости темнело в глазах. Перед глазами стояло окровавленное лицо Лео. Если он в таком виде вернулся домой, наверняка сто раз подумает, прежде чем снова якшаться с немецкими офицерами. Когда мы поднялись до вершины, перед нами открылась освещенная и заснеженная равнина далеко внизу, я прислонился к дереву рядом с Янко, который остановился там, копаясь в рюкзаке. Он взглянул на меня и, хоть глаза его слипались, подмигнул мне.

Вот и на мотоцикле не пришлось кататься, произнес он голосом висельника.

Холодный пот проступил у меня по спине.

Неужели ты… бедную женщину, задыхался я.

Да она сама согласилась, ответил он.

Я запихнул себе в рот комок снега, чтобы заглушить дикий вопль, который вырвался из груди. Я отказывался понимать.

И где они теперь? спросил я раздраженным голосом.

Спроси Богдана, странным голосом произнес Янко, поднимаясь с фляжкой в руках, он был с ней последний.